Летит стальная эскадрилья

Дольников Григорий Устинович

Еще не дошли до района прикрытия, как получили предупреждение, что в заданном месте на разных высотах ходят звеньями "мессеры" и на подходе большая группа бомбардировщиков Ю-88. С земли приказали увеличить скорость, чтобы быстрее прибыть в район боевых действий. И вскоре мы вступили в бой - всей группой с ходу. Взаимодействие у нас было очень четким, потерь мы не несли. Противник же на первых минутах недосчитался трех самолетов. По одному Ме-109 сбили Бабак и Борис Глинка, Караваев поджег Ю-88. К концу боя опять Бабак с Борисом уничтожили по одному Ме-109. Наше звено

отражало многочисленные атаки истребителей прикрытия.

Но вот Дмитрий Глинка, искусно маневрируя, смело пошел в лобовую атаку на "мессеров". Фашисты дрогнули - с большой дистанции они открыли огонь и отвернули первыми. Этого-то мы как раз и ждали: развернулись круто влево и... в хвосте ведомой пары! А где же Тапин? Он должен был находиться слева выше, но я видел пока одну "Кобру".

– Кто сзади выше?

– Я, Кондрат.

– Где ведущий?

– Ушел вниз!..

Взгляд вправо вниз. Незабываемое зрелище! Пикирует "Кобра", а за ней, вытянувшись в цепочку, шесть "мессеров"...

– ДБ, справа внизу бьют "Кобру"!

– Вижу. За мной!
– И Дмитрий Глинка переворотом свалился в хвост замыкающему "мессершмитту".

Я не успел осмотреться, как этот Ме-109, вспыхнув, пошел к земле. А Дмитрий уже пристроился к следующему. Короткая очередь - и второй самолет противника взорвался в воздухе.

– Горачий, вперед! Бей следующего, пока не опомнились. Видишь, увлеклись "Коброй"...

Я вышел вперед, пристроился к немцу, как будто в учебном бою, нажал на все гашетки, и вражеская машина, сделав полубочку, направилась к земле.

Только теперь оставшаяся тройка "худых", видимо, заметила опасность сзади. Фашисты, так и не догнав "Кобру", резким разворотом ушли на запад. А наша "Кобра" продолжала пикировать.

– "Кобра", "Кобра", ты кто?.. Выводи, выводи!
– напряженно кричал по радио Дмитрий Глинка.

У самой земли истребитель вышел было из пикирования, но высоты уже не хватило. Я увидел пыльный след на недавно убранном поле. Это конец...

Но... что такое? Не верится глазам! Сделав круг, мы проходили над упавшей "Коброй", а она - целехонькая - лежала на "брюхе", и на ее плоскости стоял летчик. Это был Танин. Мягкий грунт и ровное поле спасли ему жизнь.

Прибыв в полк, Тапин опять выкрутился. Только теперь летчики не хотели летать с ним на задания. А вот Телегин, поверив еще раз, полетел... Вскоре после гибели штурмана Танина из полка убрали. Трус страшнее предателя.

За годы войны подобных людей я встречал единицы. Но таких не сразу распознаешь, расплата же за их трусость слишком дорога...

* * *

Напряжение последних августовских дней росло. До четырех-пяти, а то и до шести боевых вылетов, да еще с большими боями, выполняли пилоты полка. Некоторые, послабее физически, в конце дня вылезти из самолета самостоятельно не могли - помогали техники.

Запомнилось состояние: снимаю с педалей ноги, вытягиваю из кабины, последним усилием лихо соскакиваю с плоскости. Земля... Твердая

земля! Ноги, будто чужие, вяло гнутся под тяжестью тела, волочу их к землянке на отдых. Сон нападает еще до постели. Сил хватает только на один сапог: кто-то сжимает руки и но отпускает - брякаюсь с размаху в крепкий сон...

31 августа 1943 года стоял солнечный день. Командир полка майор Сайфутдинов предупредил, что вечером перебазируемся на новое место.

До вечера далеко, а мы собираемся в четвертый боевой вылет, не отдохнув еще от предыдущего. Вот и команда "На взлет!". На этот раз идем шестеркой: Шаренко - Синюта, Петров - Берестнев, Лавицкий - Дольников. Лавицкий назначен командиром эскадрильи вместо погибшего Микитянского.

После взлета мы с Лавицким от группы чуточку отстали. Смотрю на скорость меньше обычной на 50 километров. Не понимаю, в чем дело. Передаю по радио Лавицкому:

– Прибавить надо - Шаренко уже еле видно!

– Погоди, Горачий. Что-то мотор не тянет...
– отвечает Лавицкий.

– Так, может, вернемся?

– Может, прогазую...

Тем временем группа Шаренко уже скрылась из виду. Скорость не увеличивается. Из самолета Лавицкого временами вырывались выхлопы белого дыма. В очередной раз спрашиваю ведущего. Отвечает, газую...

Четверку Шаренко с земли навели на большую группу Ю-88. Завязался бой. Шаренко требует:

– Лавицкий, свяжи "худых"!

Мы наконец подходим в району боя, но без скорости и явно ниже по высоте. А помогать своим надо. Лавицкий пытается снизу на встречных курсах атаковать группу "юнкерсов", но в это время звено "мессершмиттов" сваливается на нас сверху.

– Лавицкий, крути вправо!
– едва успел я крикнуть в эфир.

Атака противника сорвана. Однако на вертикаль Лавицкий не пошел - нет скорости. Немцы, похоже, догадались об этом и вцепились в нас. Отбиваемся уходом под атакующих. Вот проскочила пара. Лавицкий как-то ухитрился, круто подвернул - потянулись огненные струи от его самолета, и "худой" готов. Эх и здорово!..

Подошла еще пара "мессершмиттов". "Э-э, - подумал я, - дело плохо, да еще с таким мотором, как на машине Лавицкого. Надо бы уходить..." Немцы атакуют попарно - снизу и сверху. Норовят первым сбить Лавицкого. У меня запас скорости, и я верчусь вокруг ведущего, принимая огонь на себя.

– Уходить надо, Коля! Похоже, я подбит!
– предлагаю Лавицкому.

– Давай переворотом, прикрою! Быстрей давай переворот! Дымишь сильно!.. Это уже кричит мой ведущий.

Но команды Лавицкого я не слышал - приемник молчал, а я в свою очередь передавал: "Уходи, Коля! Уходи!.."

Пока мог, держался у хвоста его машины. Потом стало жарко - одна огненная трасса прошла чуть выше кабины и по кабине... Самолет свалился в штопор. Высоты нет. Задыхаясь в едком дыму, я пытаюсь выпрыгнуть из крутящейся машины. Кажется, удалось... Рву вытяжное кольцо парашюта - резкий удар. Сапоги слетели. Куда-то назад и вверх завернуло стропами левую руку. Пытаюсь ее освободить, но она почему-то не действует.