Летний дождь
Шрифт:
А пьяная компания шумела, гомонила на бугре перед окнами дома, не давая стариковскому сердцу покоя, как не дает покоя хорошей хозяйке прореха на одежде, даже едва заметная: зашить, заштопать поскорее да покрепче.
На другой день компания в лесу разрослась: пришли и те поселковые парни, которые вроде бы отвадились последнее время дни и ночи проводить на пригорке, о работе вспомнили, о матерях да детях. А тут — опять все в сборе. Гуляет стакан по кругу, позванивают опорожненные темного толстого стекла бутылки.
Две старушки-совушки уже
Пригляделся — а они бутылки по лесу собирают. И ведь каждый день по огромной корзине насобирывают! «Пензии, видно, небольшие, вот и… Пускай их ходят, не мешают…» А потом как-то шел из лесу, а они, тетеры две, на травке рассиживают да из бутылки по очереди потягивают. И ведь хоть бы хны! Увидели его: «Айда к нам, молодец, испей с нами за конпанию молочка из-под бешеной коровки!»
— Эх, — он им, — и не совестно? Чему молодежь учите? Заголить бы вам одно место да и всыпать горяченьких!
И зашагал от них поскорее. А старухи еще долго что-то верещали ему вслед пьяненько. Верещать-то верещали, однако с той поры хоронились от него по-за соснами, совестно, видно, было.
Хоронились по-за соснами, подкарауливали, когда очередная бутылка опорожнится. Между тем въехала на пригорок детская коляска, вся в кружевах да оборочках. Над коляской склонилась молодая женщина, вынула кружевной сверток, уселась на солнышке, распахнула кофточку, прижала к розовой груди ребеночка.
— Алка, твоя очередь! — протянули ей стакан, наполненный бурым тягучим вином. Одной рукой нежно прижимала ребенка к груди, другой приняла стакан, выпила жадно.
«Что же ты делаешь? — кричало все внутри Ивана Григорьевича. — Дитя ведь кормишь!» А она склонилась опять к личику ребенка, чмокнула, заворковала что-то над ним ласково, покачиваясь. Ей подали еще стакан, она снова выпила, будто ключевой воды.
— Алик! — увидела играющего с рыжей собакой мальчишку лет семи. — Алик! Иди к нам, сынок! Иди к нам! — позвала ласково, пьяненько улыбаясь. Алик подбежал к матери, рыжая собака, поскуливая, колотила за ним.
— Ой, какая холосенькая рыженькая собацька! — умилялась, покачивая ребенка, мать. — Посмотрите, у нее даже глаза рыжие! Где ты взял, сынок, такую холосенькую рыженькую собацьку?
Собаку вмиг окружили, как невидаль, тянулись погладить.
— Ох, какой пес! Породистый!
— Помесь!
— Дворняга! Где ты его взял, Алик?
— Машина ехала, ехала, — объяснил Алик. — До леса доехала, остановилась, дверца открылась, его выбросили и поехали дальше. Он бежал, бежал за машиной, потом отстал. Упал в траву и заплакал. Я его погладил, он теперь от меня ни на шаг: куда я, туда и он. Витек, дай стакан, я сбегаю за водой на колонку, он пить хочет!
— Витек, дай Алику стакан, он напоит
— Дай, Витек, сыну стакан, он воды принесет…
— Сыну? — взвился Витек. — Он такой же мне сын, как я тебе отец, понял? И эта, — вдруг подскочил к Алке, вырвал из ее рук кружевной сверток и потряс им перед друзьями. — И эта сопля — такая же мне дочь, как я тебе бабушка!
— А-а-а! — завизжала Алка, пытаясь выхватить ребенка. — А-а!
— Витек, Витек, не дури, Витек, отдай ребенка! — затанцевали вокруг него дружки.
— Да заткнись ты! — сунул он жене сверток. — Где собацька? Счас мы ее напоим! — И налил из бутылки в подвернувшийся черепок. Собака жадно принялась было лакать темную жидкость, но вдруг фыркнула, замотала головой, заскулила.
— Пей! — прижимал ногой голову собаки к питью Витек: душа его жаждала приключений. Компания притихла.
— Рыжик! — заплакал Алик.
Старик решительно шагнул за ворота. Но было поздно. И одного глотка, верно, хватило животному. Собака зашаталась, беспомощно озираясь, ища пристанища.
— Рыжик! — звал Алик. — Ко мне!
Рыжик слышал голос друга, но найти не мог, потому что пьяная компания окружила его плотным кольцом, над ним гоготали, попинывали легонько, подталкивая на середину круга, наслаждаясь неожиданным зрелищем.
— Рр-ав! — неумело сердился еще не вышедший из щенячьего возраста пес. Потом, поскуливая, забеспокоился, завертелся по кругу и наконец пристроился.
Витек как автор этого представления стоял победно посреди круга, широко расставив длинные ноги. У его туфли и поднял заднюю лапу бедный пес. Теплая капля текла по носку в туфлю. Витек взвизгнул, поддал собаке в бок. Та с визгом скатилась под пригорок. Пьяный верзила кинулся за ней.
И остановился, чуть не столкнувшись со стариком. Замахнулся было, чтобы оттолкнуть его, да замер под жестким взглядом. Схлестнулись две воли. Спокойно, но неуступчиво смотрел старик. Нетерпение мести в глазах пьяного верзилы. «Ну, ладно, старик, попомнишь!»— будто сказал, отступая, парень. «Посмотрим по бёрду — не будет ли блезён!». — будто ответил старик, поднял на руки дрожащего щенка и пошел к дому.
Витек было кинулся за ним, но дружки окружили его. Алка повисла на нем, обвив нежными пухлыми руками его крепкую шею, уговаривала пьяненько, целуя в искаженный ненавистью рот. Кто-то влил в этот рот очередной стакан вина.
Алик, размазывая по щекам слезы, робко скребся в ворота.
— Кто там? — открыл старик калитку. — A-а, заходи!
Рыжик жадно лакал из миски молоко. Увидев мальчика, вильнул хвостиком, не отрываясь от вкусного угощения.
— Он не помрет? — спросил Алик.
— Отудобеет! Вот попьет молочка и… Заберешь или у меня оставишь? — спросил и заторопился, уговаривая — Ты вот что… ты оставь псишку у меня. Пускай живет себе, и ему приволье, и мне все повеселей. А ты… ты вот что: ты прибегать будешь, проведать его будешь, сговорились?