Летний дождь
Шрифт:
— Ну, давай, дед, не тяни!
— Витек, — простонала Алка. — Витек…
— Да ты что, парень? — усмехнулся старик, — Я уже лет двадцать, как не занимаюсь этим боле, так, к слову пришлось.
— Не занимался, так займешься! — загорелись глаза Витька хищно.
— Сказал — не буду! — отрезал старик и пошел было обиженно к дому.
— Нет, будешь! — схватил его за руку Витек.
— Посмотрим по бёрду — не будет ли блезён! — отчеканил ему в лицо старик и рванулся. Но Витек схватил его в охапку и подтащил к возвышению.
— Витек,
— Витек! — металась среди них Алка. — Не надо!
— Надо! — закрыл он им рты. — Мне надо! Хочу посмотреть «березку»! Ясно?
И старик почувствовал, что оторвался от земли. Одно мгновение было томительно-приятным, как когда-то во сне, когда он еще видел сны, в которых летал. Но только одно мгновение. В следующее вся тяжесть тела хлынула к горлу, к сердцу, надавила на него больно, и оно затрепыхало в груди. Старик задыхался, шарил руками по траве, по камешкам, ища опоры. И скоро почувствовал, что никакая опора ему больше не нужна. Витек привязал его, притянул ремнем за ноги к сосне. Пытаясь хлебнуть побольше воздуха, старик задергался, рубашка сползла на голову, закрыв от него белый свет.
«О-ох!» — услышал он в тот же миг испуганный вздох. Люди замерли вокруг него в немом изумлении: на оголенной груди старика багровела пятиконечная звезда.
— Дедушка! — закричал Алик. — Отпустите дедушку!
— Алеша… Серега… Демка… — простонал старик, теряя сознание.
И двое кинулись к нему, осторожно уложили у сосны. Плакал Алик. Скулил, облизывая руки старика Рыжик.
— Он же умирает! — догадался кто-то.
Алка, бросив ребенка в коляску, побежала к телефонной будке.
— Дед, ты что дед? — топтался возле него побелевший Витек. — Я ж пошутил, дед! Ты же сам говорил — «березка»…
— Уйди, ггад, убью! — сказал ему, стиснув зубы, Демка.
— Скрройся, сволочь! — поддержал друга Серега.
Пока старик лежал в больнице, Рыжика зять кому-то отдал. Он так говорил. Но старик не верил. Он догадывался: зять отвез его на машине куда-нибудь подальше и выпустил, как это сделали уже те, первые хозяева собаки.
Целыми днями старик сидел сутуло у ворот на лавочке — дочь велела ему больше дышать сосновым воздухом — и смотрел тусклыми глазами на рыжие перья папоротника, на рыжие, уже облетающие листья берез. Даже сосны повыгорели и тоже порыжели.
Часто старик видел во сне Рыжика: как он бегает по лесу, бегает и исчезает вдруг, сливается со всем рыжим в этом лесу.
— Да, сдал наш старик, — услышал он однажды разговор зятя с дочкой. — Ты бы намекнула ему о завещании. Дом-то ведь наш, а оформлен на него, вдруг… кто его знает, что может случиться.
— Ой, да ты что! — всхлипнула дочь, — Я ведь у него одна, так и так дом наш. Не могу я сказать ему об этом, жалко мне его…
— Ну, смотри, — нервничал зять.
«Надо уж успокоить их, написать уж завещание, все равно уж», — думал безразлично, глядя на рыжую осень, старик.
Однажды
— Дедушка-а! Дедушка, открой скорей! Что я тебе скажу!
Старик отодвинул засов, сощурился от яркого света: отцветала в лесу осень.
— Дедушка, ребята говорят — видели нашего Рыжика!
— Ну? — встрепенулся старик. — Где же?
— В Новом городке! Это, дедушка, совсем недалеко! Пойдем счас же, а? Это надо сперва дойти до кольца, там все трамваи постоят, постоят и обратно в город едут. Мы сядем на трамвай, Старый городок проедем и прямо в Новый городок и приедем! А там и найдем нашего Рыжика!
И они пошли, забыв про ранец на траве, через весь поселок отправились, чтобы сесть в трамвай и поехать в Новый городок.
— Мы идем искать Рыжика! — объяснял Алик всем знакомым, встречающимся им по дороге. — Мы идем искать!
1980
Время вечернего чая…
Еще издали он увидел: весь берег усеян медузами. Студенистые их тельца истаивали под лучами по-осеннему невысокого, но знойного солнца.
Сойдя с дорожки, Леонид сбросил обувь, заторопился по серому горячему песку к воде.
Ему удалось спасти сразу несколько медуз. Осторожно брал их, совершенно бездыханных, в ладони, погружал в воду. И вдруг темно-красные внутри них лепестки оживали, оборачиваясь проворными щупальцами-ножками. Медуза расправляла их робко, словно нащупывая под собой дорогу, а нащупав, взмахивала ему на прощание лысой, похожей на облетевший одуванчик головкой и топала-шлепала — улепетывала восвояси.
«А что — я бы согласился», — усмехнулся Леонид, бредя берегом и высматривая еще не успевших превратиться в куски студня бедняг.
Соседи по столу — семидесятипятилетние Варвара Алексеевна и Николай Сергеевич, «мои старики», как он их про себя называл, — прозвали его юным спасателем медуз, кавалером ордена морской звезды. Неутомимая выдумщица и вечная оптимистка, Варвара Алексеевна наградила его недавно засушенной и нанизанной на булавку морской звездочкой, проговорив при этом торжественно:
— Я уверена, Ленечка: если бы вы встретились этой бедолаге в ее смертный час, жить бы ей по сю пору…
«Может, и наступит такое время, может, и надо будет, необходимо станет спасать медуз, выброшенных на берег…»
Прошипела насмешливо у его ног волна. Сипло захихикал прибрежный обветренный до цвета соломы бамбук, зашелся в сухом чахоточном кашле.
Леонид полюбил берег, в это послеобеденное время пустынный, почти безлюдный. И как был верен привычке каждое утро, несмотря на погоду, купаться задолго до завтрака, так же пунктуально брел после обеда к морю, ежедневно.