Летняя практика
Шрифт:
Он наклоняется, ложась практически полностью на судорожно пытающуюся вздохнуть женщину, шепчет хрипло:
– Потерпи, потерпи, малыш, сейчас, я сейчас…
Сильнее сжимает пальцы на её уже побелевших от напряжения пальцах на спинке кровати, и в пару жёстких размашистых движений догоняет её, прикусив напоследок все то же многострадальное, так полюбившееся ему плечо, глухо рыча от охренительного, нереального просто удовольствия.
Потом ему приходится потратить
Лена уходит в душ, возвращается, но не ложится рядом, как раньше, а садится на краешек кресла напротив.
В расслабленном, наконец-то получившем то, чего так долго был лишён из-за разлуки с ней, мозгу нарастает опять оно.
Ощущение будущего краха.
Тотального пиздеца.
Данил вскидывается, стремясь предотвратить. Закрыть ей опять рот. Поцелуем, рукой, членом – не важно! Главное, успеть… Хотя бы вдох перед погружением.
Но не успевает.
И, слушая её спокойный, учительский голос, понимает, что уже дно. Воздуха нет и не будет.
– Зай, – тонкий голосок противно бьёт по ушам, – вот вода.
– Блядь, просил же негазированную, – он рычит, не может сдержаться, да и не хочет, с удовольствием вымещая на девчонке накопившиеся раздражение и неудовлетворение.
Всем: поездкой, что так долго и с удовольствием планировала с и предвкушалась, погодой, что не даёт вздохнуть полной грудью, своей спутницей. Потому что она заняла место Лены.
И в первую очередь, собой.
Потому что прав Серёга.
Дебил он.
И ничего уже не изменить.
И на дне привыкаешь к отсутствию воздуха, приноравливаясь дышать жабрами.
Данил смотрел на Эйфелеву башню и ничего, вообще ничего не чувствовал.
Лена строго постучала карандашом по столу, призывая к порядку разговорившиеся задние парты.
Тест был несложный, на проверку и обновление знаний прошлого года. На раскачку.
И все равно некоторые бестолочи умудрялись его заваливать.
А это значило, что после уроков опять потянутся на пересдачу.
И домой она попадёт значительно позже.
Но это как раз и хорошо. С некоторых пор сложновато ей стало дома одной находиться. Переживать эти несколько часов до того, как идти в сад за Вадимкой. Стены давили, воспоминания мучили. Хотелось подойти к ноуту, залезть в вк, перейти опять по ссылке, любезно присланной его новой девушкой.
Она переходила, и не раз.
Мучая себя, растревоживая.
Разглядывая постоянно пополняющийся фотоотчёт о путешествии.
Прекрасные виды, новые страны. Красивая девушка. Очень красивая.
И довольный Данил.
Своей невероятно располагающей, обезоруживающей по-мальчишески улыбкой, своими шикарными цветными татуировками,
И Лена верила. Потому что хотела поверить. Хотела радоваться за него.
Она очень, очень надеялась, что у него все сложится.
Она для этого старалась.
Лена те свои слова до сих пор помнила. Все передумала, переосмысливала. И приходила к выводу, что все сделала правильно.
Отрезать надо сразу, не тянуть. А то будет больнее.
Это она ещё по своему браку неудавшемуся поняла. Научилась. Сразу.
Она тогда и отрезала. Говорила, стараясь не отводить взгляд. И в то же время держаться на плаву, не нырять в его глаза, не тонуть в них.
Он мотал головой, сделал движение навстречу.
Если бы он успел тогда, обнять, прижать, закрыть рот, наконец, то она бы так и не собралась с духом. Не смогла.
Слишком сильно. Слишком сладко. Слишком её.
Но она успела.
Он слушал про возраст, про работу, про сына, про все то, что она так складно, так легко говорила, и все больше мрачнел.
И не перебивал больше.
Потом собрался, подхватил куртку, резанул её, сжавшуюся на кресле, напоследок, острым злым взглядом и ушёл. Она надеялась, что окончательно.
Потому что, после того, что произошло сегодня, становилось совершенно понятно, что сопротивляться ему она не сможет.
Как бы ни хотела.
Лена почувствовала, как к щекам приливает кровь, при воспоминании об их последнем разе. О том, как было горячо, больно, сладко, страшно, невероятно.
О том, что она, оказывается, вообще, совершенно себя не знала. И только-только начала узнавать в отношениях с ним.
О том, что вряд ли с кем-либо ещё будет так.
И хорошо. Хорошо.
Слишком беспомощной она себя чувствовала с ним, слишком уязвимой.
Расслабленной.
А этого допускать нельзя.
Её жизнь, в которую она вернулась после каникул, осталась прежней.
Сын, работа, дом. Планы на будущее. Реальные планы. В которых не было места мечтам. Не было места безумству. Не было места ему.
Она смотрела фотографии, проводила пальцами по экрану, словно пытаясь почувствовать опять тепло его тела, гладкость его кожи, смотрела на его счастливое лицо, на его реальность, в которой ей никогда не было места. И знала, что поступила правильно. Разумно. Как и всегда.
– Елена Николаевна, – голос второгодника Кирсанова прозвучал неожиданно громко в тишине класса, заставил вздрогнуть, – у вас такое лицо задумчивое. Вспоминаете, как каникулы провели?
Лена поежилась от бесцеремонности вопроса(ох уж эти дети!), и от проницательности, уже не детской.