Летняя война

Такадзе Лела Тамазовна

– Да, еще до войны мы с ним поспорили относительно приверженности противоположным лагерям. Но это единственное, что я могу вам сказать, - Вова заметил, как лицо Сергея стало более серьезным.
– Просто я больше ничего не знаю, - добавил он.

– Хорошо, - задумчиво протянул Сергей.
– А вы не могли бы рассказать, той ночью вы с Юрием о чем-нибудь спорили? И каков был ваш разговор до драки?

– Да нет, мы не спорили. Мы просто выясняли отношения. Но, честно говоря, я плохо помню, - и он замолчал.

Наступила минутная пауза. Сергей прохаживался из угла в угол, раздумывая.

Наконец, он произнес:

– Ну хорошо. Я благодарю вас за информацию. Приношу вам свои извинения за случившееся. Поправляйтесь, капитан. Если что-нибудь понадобится, просите мою сестру, не стесняйтесь.

И он уже собрался уходить, но остановился и, глянув через плечо с каким-то непонятным выражением лица, спросил:

– Кстати... вы вчера не вымокли под дождем? Была сильная гроза.

Вова мгновение молчал, прикидывая, какая доля издевки крылась в словах Сергея.

– Капли дождя имеют обыкновение высыхать. Даже на том, кто не окончил начатое дело.

Глава 7

До вечера следующего дня Владимир пробыл один. Еду ему приносили солдаты, но ни главнокомандующий, ни его сестра не появлялись. С одной стороны, его не удивляло это. Сергей уже сказал ему все, что хотел, и не станет больше тратить свое время на пустые разговоры с пленником. По логике вещей их следующая встреча должна была состояться на допросе, отсутствие которого, в свою очередь, было разведчику непонятно. А что касается Ани, то она могла бы прийти. Хотя почему могла? Ей не до него. Она и так ему слишком во многом помогла. И он не понимал почему. Ведь по всем законам войны он должен был находиться сейчас в военном госпитале для пленных под строгой охраной и сразу по выздоровлении быть отправлен в тюрьму. Тем более после попытки бежать из плена. А он напротив вот уже три дня пребывал в усадьбе, в помещении главного штаба Белого лагеря, до которого он, впрочем, все равно не мог никак добраться. Но даже к черту штаб! К черту всю войну! Почему он должен торчать в этой дурацкой усадьбе?...

Уже однажды возникнув в его мозгу, этот навязчивый вопрос о смысле войны мучил его теперь с еще большей силой. Война, армия, солдатская жизнь, вылазки во вражеский лагерь, собрания в читальном зале, его небольшая комнатка на втором этаже детского сада, где жили все солдаты - все это ему так надоело! И в этом хаосе военных событий ему вдруг захотелось домой (хотя для него уже так давно не существовало дома!), да, именно вернуться в тот дом, который он уже много долгих дней назад оставил ради войны.

Но... Вова лишь тряхнул головой, подавляя в себе все эти мысли и чувства. Он все еще слишком хорошо осознавал, что война продолжается, что он сам находится в плену, и что при удобном случае он сбежит от врага, вернется в свой лагерь и так же, как и прежде, продолжит свою службу в чине капитана.

Вова сел на подоконник и уставился в окно, пытаясь различить в наступающих сумерках смутные очертания леса. Взгляд его случайно упал вниз, на дорожку вокруг дома и наткнулся на солдата, мирно прохаживающегося взад-вперед. Вова прекрасно

знал, что этот солдат появился под его окном после его неудачной попытки побега, и что теперь путь через окно почти отрезан. Он с отвращением отвернулся, и вдруг неожиданно увидел в комнате Аню, которая вошла совершенно бесшумно.

– Привет, - сказала она и, закрыв дверь, села на стул и изучающе оглядела разведчика.

Наступила минутная пауза, ибо Вова ничего не отвечал, и оба они молча смотрели друг на друга.

– Как самочувствие?
– наконец спросила она.

– Ничего. Жить можно.

– Зачем ты снял повязку с головы?

– Не нужна. Само заживет.

Аня замялась.

– Я осмотрю твою спину?

– Пожалуйста, - он пожал плечами и как будто нехотя слез с подоконника.

Пока он снимал рубашку, Аня заметила отсутствие еще нескольких бинтов; выражение ее лица стало каким-то холодным, и она вдруг резко произнесла:

– Если ты будешь так самовольничать, я умываю руки!!! Я просто больше не приду сюда и не буду больше вмешиваться в это дело!

– Ты о чем?
– искренне удивился Вова ее неожиданной реакции.

– О том, что я делаю все, для того, чтобы ты скорее поправился, а ты делаешь все, чтобы помешать мне!
– и она решительно развернула его за плечи к себе спиной и стала отклеивать марлевую повязку.

Она сама не знала, зачем она все это говорит. Наверное, она просто была недовольна тем, что между ними стояла какая-то стена, которая мешала им нормально общаться, и тем, что она не знала, как ее преодолеть.

– Скажи, почему ты мне помогаешь?
– серьезно спросил Вова, не оборачиваясь и чуть поморщившись от боли в спине.

– Делать больше нечего!

Эти слова кольнули Вову чем-то ледяным и отчужденным. Он медленно повернулся к девушке и испытующе посмотрел на нее.

– Что я сделал, - тихо произнес он, - чтобы так рассердить тебя?

Этот неожиданный вопрос заставил Аню опустить глаза и чуть отойти на шаг.

– Я... дело совсем не в тебе. Извини за резкие слова. Я, наверное, просто устала и вот говорю всякий вздор.

Вова вздохнул. Он чувствовал, что Аня говорит неправду. Дело именно в нем и в ней. Потому что они были врагами, но как раз именно ими они хотели быть меньше всего.

– Тогда иди отдыхай, уже поздно, - дружелюбно, но как-то печально ответил, наконец, Вова, взяв у нее из рук свою рубашку и накинув ее на плечи.
– Я даже готов обклеить всю голову пластырями, только не сердись больше. Договорились?

Аня не удержалась и улыбнулась.

– Не надо, - сказала она.
– Всю голову не надо... Мне не за что на тебя сердиться!

Вова несколько мгновений молча глядел на девушку, а потом вдруг спросил:

– Можно задать тебе один вопрос? Что ты делаешь на войне? Почему ты здесь?

Аня пожала плечами.

– Сначала мне было просто интересно посмотреть на все это изнутри. Я не верила, что вы будете воевать по-настоящему. А потом... я привыкла находиться здесь, в этой усадьбе, помогать моему брату и, наверное, как и все, ждать окончания войны.

– Мне кажется, тебе здесь совсем не место, - серьезно сказал молодой человек.