ЛетныеДневники ЧастьШестая
Шрифт:
Профсоюзные наши лидеры организовали в отряде какой-то кооператив: спекулируют спиртным. Я с ними разговаривал дня два назад; они говорят: чё шумишь-то? Шумишь-то чё раньше времени? Ты эти пять тысяч в руках держал? Будет день, будет пища.
Короче, общие фразы, а когда дошло до дела, профсоюза нет, директора нет, главбуха нет, а зам. главбуха говорит, что и чеков нет, надо писать заявление, переведут в емельяновский банк, пойдете туда, там выпишут чек. А это месяц пройдет.
Так что надо бастовать. За чек
Или пойти в отпуск? Отпускные еще выдают наличными, это, пожалуй, единственный путь выручить деньги. Отпуска хватает.
Нет, это не жизнь, в подвешенном состоянии. Работать так никакого желания нет.
Встретил вчера Сашу Чекина из первого самостоятельного полета. С букетом цветов, при пассажирах, поздравил у трапа, как положено. Из начальства не было никого, станут они еще с цветами встречать, когда тут бунт назревает, попрятались. Ну, поехали с экипажем обмывать, я еще вручил ему командирские погоны. Человек доволен, и слава богу. Экипаж тоже доволен, ребята хвалят молодого командира. Первая моя ласточка, первый блин, – и вроде не комом.
26.06. С утра разогнал всех на работу, и наступило мое любимое свободное время. Весь день еще впереди, я один, рядом под лампой дремлет кот. В ночь у меня проклятый Комсомольск с разворотом, бесполезный, пустой и тяжкий рейс; одна радость только, что рядом мой верный штурман Филаретыч, а сзади верный бортмеханик Алексеич: собрались случайно вместе, пока Чекин отдыхает. Легче будет коротать бесконечную светлую ночь в привычном кругу старой летной семьи, где нет тайн, где все с полуслова и полувзгляда, на одном касании и едином дыхании. Есть же что-то незыблемое, на что можно опереться в этой суете, и это – слетанный экипаж. Что ж, кто понимает, тот мне позавидует.
Надя снова нашла шабашку: вечером будем сажать с нею цветы. Потом едем на дачу, я оттуда поеду в ночь на вылет.
Гоню и гоню от себя мысли о пресловутых пяти тысячах. Как-то же проживем. Но обида гложет: ну когда же я, пилот, наконец перестану думать о деньгах?
Вот Кутломаметов Александр Кириллыч, КВС Ту-154: пролетал 37 лет. Всю жизнь копил к старости на машину. Скопил 20 тысяч: думал же, хватит еще и на дачный домик, собирался на пенсию. И что же: наконец-то, на 56-м году жизни, отряд ему выделил талон на машину. Но тут же акулой метнулась начальник профилактория, Люба С. и перехватила. Вот ей, сейчас, немедленно, оказалось нужнее. Это у нее, кстати, уже третья машина.
Кириллыч заплакал. А дальше началась инфляция, старик гнался, не догнал, деньги вылетели в трубу. Сейчас он впервые получил те же 20 тысяч за один месяц работы. Ну и что: поезд ушел, не догнать.
А такие, как С., конъюнктуру нюхом чуют, и они ж знали, что это последняя возможность, и переступили через человека. А сейчас муж ее на Ил-62 возит из Ленинбурга
Поневоле лезут и лезут эти мысли в голову. Мне обидно: 25 лет пролетал, а так на совковом уровне и остался. А Кириллычу ведь намного обиднее: он уже старик. Правда, ни сединки. В эскадрилье как-то травили баланду, зашел Коля Филиппович, штурман, мой ровесник, кудрявый, но уже весь седой. Так Кириллыч и рассказал. Когда-то давно, еще на По-2, прилетел он молодым пилотом в Краснотуранск. Ну, детишки сбежались, а среди них – вот этот, Коля, в трусиках: «дядя, прокати». А сейчас Коля уже седой весь, а дядя все черный. И все такой же нищий, ибо всю жизнь жил честным трудом.
Вот и я, почти месячную саннорму отлетав, перед тяжелым ночным рейсом буду не отдыхать, а шабашить, чтоб зашибить ту копейку, ибо законную зарплату забрали Тимур и его команда, чтоб они ею подавились, суки, а мне надо жить. А уборщица свои пять тысяч получит полностью.
А тут слухи ходят, что придется доплачивать за доучивание дочери в институте. Где ж набраться тех денег? Манили-манили нас, как тот заяц лису, заманили между двух берез, втиснули, а теперь… снимай штаны, заходят с курсом 42. И нарушат.
А у кого-то в квартирах комнаты до потолка набиты купюрами.
30.06. Почему Комсомольск проклятый? Да вот по тому самому. В жарищу, отшабашив вечер на посадке цветов, отвез Надю на дачу, два часа подремал, снова за руль – и вернулся с рейса только к часу дня. Два часа подремал – и за работу на даче, кто ж за меня сделает. Вечером банька, умеренная; ночь поспал, с утра поехали к доброму человеку на дачу, там я до вечера на жаре делал ему летний душ, ибо он – профессор-хирург, руками работать ему нельзя, только в рукавицах, ну, только если что подать, принести, поддержать. Пока добрались от них домой, пока поставил машину, помылся, уже ночь, а утром рано на служебный – и в отряд на собрание по поводу зарплаты, а оттуда на внеочередной, подсунутый нам Благовещенск, а потом, вечером, еще два часа на ногах ждали проклятый автобус; добрался домой в 12 ночи, пока поужинал, уже час. Горячей воды помыться нет… сволочи…
Короче, не отдохнул путем, а утром у меня полугодовая медкомиссия… ну и кардиограмма не пошла.
Проклятый Комсомольск. Так хотелось спать после взлета и набора высоты, что никаких сил не было терпеть. Уж как я ни делал зарядку для хвоста, как ни разминался, но голова падала и падала, и только громадными усилиями воли как-то держал себя и все пытался завести усталый экипаж на болтовню. Только болтовня в полете и спасает от дремоты. Ну, разболтались и как-то долетели. Будь он трижды, нет, восемнадцатикратно, проклят.