ЛетныеДневники ЧастьШестая
Шрифт:
Я нынче еду на своем клепаном рыдване по городу, и никто не догадывается, что тут какой-то штурвал где-то присутствует. А видят только, что нищий едет.
Когда штурвал позволит мне не только иметь кучу денег, а и получать все блага жизни по звонку телефона, – вот это будет достоинство. А то ведь с деньгами своими еще настоишься в очереди с фарцой и цыганами, в очереди за всем: от хлеба до билета на свой же самолет.
Ибо нет тех благ в изобилии. Нищая страна.
Это я к тому, что вот полетим в Крым (достав билеты по великому блату), там настоимся в очереди: на троллейбус, в столовку, за вьетнамками, за пивом…
А ты хотел возлечь на пляже с телефоном в руках? Не мечтай. Этого у тебя не будет никогда.
Все мое достоинство – перед самим собой, и сварилось оно в собственном соку.
Летаю двадцать пять лет и всегда боюсь не своего непрофессионализма, а того, что спасую как личность перед стихией, перед отказом матчасти, пожаром, – короче, перед непреодолимым.
Под Иркутском упал «Фантомас»: отказ всех четырех двигателей. Самолет разложили, но остались чудом живы. Но отказ-то по какой причине? Обход гроз; обходили столь «грамотно», что затрясся и отказал сначала один, потом и второй: влезли, значит. Ну а потом и остальные сдохли.
Хотя был случай 13 лет назад: в Норильске случайно залили воду вместо керосина в такой же Ан-12; под Енисейском двигатели захлебнулись водой… катастрофа.
Но тут не вода. Тут не сумели предвидеть последствий и полезли в грозу. А дальше сложилось: стихия спровоцировала отказ.
Я и сейчас переживаю: а вдруг, не дай бог, пожар, ночью, над горами… Как быть? Как действовать? Куда снижаться?
Такие вопросы волнуют командира всегда. Я об этом переживал и десять лет назад. Уповаешь буквально на Бога.
Вроде бы ни к чему такие мысли за три часа до вылета, но они не спрашивают, а лезут. И так всегда.
Может, поэтому при первом знакомстве люди обычно спрашивают меня: а страшно летать?
Страшно не летать, хотя и там бывает. Страшно вообще быть летчиком. Свои страхи мы переживаем и оставляем на земле. Может, в том и есть достоинство летчика, что он постоянно побеждает страхи. А в полете, даже глядя в глаза смерти, никто из нас не кричит «мама!» и не бросает штурвал. Смерть Шилака, смерть Фалькова, – достойная смерть.
Я равнодушен к тому, как меня будут хоронить. Но как я приму свою смерть – к этому я неравнодушен. А ведь приму. Все примем. Но одно дело быть в жизни мастером – и тогда смерть мою в небе люди воспримут как
Шилак был Мастер, и смерть победила его новым, неизвестным ранее, непредвидимым способом. Фальков тоже был прекрасный пилот; его смерть явилась следствием как недоработок и отказов матчасти, так и неразработанных еще, непредвидимых особенностей технологии работы экипажа в столь непредсказуемой экстремальной ситуации. И тот, и другой своей кровью вписали новые страницы в историю борьбы с неизвестностью. Это достойный вклад, ценой жизни; благодаря ему я постараюсь выжить, если такое случится со мной. Я низко склоняю голову перед их достойной памятью.
Да, это был рок. А я стараюсь быть мастером.
Достоинства сейчас люди не поймут. Поймут – что вор; поймут – что троечник, что – как все; поймут – что устал, что плюешь на все, что работаешь через пень-колоду. Поймут, пожалуй, и высокую зарплату: за риск, как же. А мое достоинство профессионала – это только перед самим собой и перед моими коллегами.
В работе меня сейчас удовлетворяет все. И налет не особо большой, и не так уж много ночи, и земля вроде справляется, и матчасть не подводит, и оплата труда адекватна.
Мешает лишь одно. Как назойливые мухи, вьются вокруг командира зайцы. И служебные, и посторонние. Слишком многим надо, прямо невтерпеж, срочно улететь.
Я мечтаю о том времени, когда в самолете будут пустые кресла, хоть несколько. Когда меня никто не будет умолять: возьми двух, трех, десятерых на приставное кресло. Когда летчики сами не будут рыскать зайцами по стране, выискивая эфемерные блага, которые должны быть на месте, дома, по звонку. Чтобы я к родителям мог улететь в любой момент, купив свободно билет в кассе. Чтоб эти клопы, кассиры, не наживались на дефиците. И чтоб мои братья-летчики не брали деньги с пассажиров и не унижали свое летное достоинство.
5.08. Ну все, летние полеты завершены, через четыре дня отпуск, но так обернулось, что длинную Москву заменили разворотной, ночной.
Слетали в Москву хорошо. Как всегда, куча на приставные кресла; взял аж четверых, все свои, всем надо. Одного кавказского парня взял по просьбе нашего профсоюзного бога; ну, он тут мне кое-что растолковал насчет оплаты за путевку, а я взял его протеже, с билетом, но уж очень он просился хоть раз в кабине пролететь. Сидел тихо как мышь, а уходя, преподнес в знак благодарности бутылку превосходного импортного ликера.