Лето без тебя – не лето
Шрифт:
Глава 4
Когда видишь собственного отца в слезах, крыша едет, и сильно. Может, конечно, не у всех. У кого-то, наверное, отцы не находят зазорным плакать и свободно выражают свои чувства. Но не у нас. Наш отец не плакса и наших слез уж точно никогда не одобрял. Но в больнице, а затем и в похоронном бюро он рыдал, как потерянный ребенок.
Мама умерла рано утром. Все произошло так быстро – я даже не сразу понял, не сразу осмыслил, что все это на самом деле. Сразу никогда не доходит. Но поздно вечером, первым вечером без
В доме стало так тихо. Папа с Лорел уехали в похоронное бюро. Родственники ночевали в гостинице. Остались только мы с Коном. Весь день люди то приходили, то уходили, а теперь остались только мы.
Мы сидели за кухонным столом. Чего нам только не прислали соболезнующие! Корзины с фруктами, блюда с бутербродами, кофейный кекс. Сдобное печенье из «Костко» в большой жестяной коробке.
Я отломил кусок кофейного кекса и сунул его в рот. Слишком сухой. Оломил еще кусок, прожевал. Спросил Конрада:
– Хочешь?
– Неа.
Он пил молоко. Не просроченное, случайно? Не помню, когда последний раз кто-нибудь ездил за продуктами.
– Что будет завтра? – спросил я. – Все соберутся здесь?
Конрад пожал плечами.
– Возможно. – На верхней губе у него появились молочные усы.
Больше мы ничего не говорили. Он поднялся в свою комнату, а я прибрал кухню. Почувствовал, что устал, и тоже поднялся. Подумал зайти к Конраду: хоть мы и молчали, вместе все равно лучше, не так одиноко. Я замешкался в коридоре, не решаясь постучать, и тут услышал плач. Сдавленные всхлипы. Я не постучался. Не стал приставать. Знал, что ему бы хотелось побыть одному. Я пошел в свою комнату и лег в кровать. И тоже заплакал.
Глава 5
На похороны я надела свои старые очки, в красной пластмассовой оправе. Они сидели слишком тесно, как старое-престарое пальто. В них кружилась голова, но я все равно их не снимала. Сюзанне я в этих очках всегда нравилась. Она говорила, что в них я выгляжу очень умной – как девушка, которая движется к цели и точно знает, как ее достичь. Я сделала прическу с локонами, потому что так любила Сюзанна. Она говорила, эта прическа подчеркивает мое лицо.
Мне показалось, что это правильно – выглядеть так, как она одобряла. Я знаю, она это говорила только для того, чтобы сделать мне приятно, но ее слова звучали искренне. Я верила всему, что говорила Сюзанна. Я ей поверила, даже когда она пообещала не оставлять нас. Думаю, ей все тогда поверили, даже мама. Смерть Сюзанны нас поразила: даже когда она стала неизбежной, превратилась в факт, мы сомневались до конца. Ведь это невозможно. Только не с нашей Сюзанной, не с Бек. Сколько раз мы слышали о чудесных выздоровлениях, исцелениях вопреки всем прогнозам. Я была уверена, что это про Сюзанну. Даже если выздоровление – это исключительный случай. Потому что она сама была исключительной.
Ее состояние ухудшалось очень быстро. Так быстро, что мама начала курсировать между нашим домом и домом Сюзанны в Бостоне каждые вторые выходные, а потом все чаще. Ей пришлось взять отпуск за свой счет. В доме Сюзанны ей выделили комнату.
Звонок раздался рано утром. Еще не рассвело. Звонили, конечно, с плохими новостями: только такие новости не
Мама так и не появилась, так что я пошла к ней. Она собирала вещи. Волосы у нее еще не высохли после душа. Она посмотрела на меня пустым усталым взглядом.
– Бек больше нет, – сказала она. И все.
Внутри у меня все оборвалось. Подкосились колени. Я осела на пол и прислонилась к стене, чтобы не рухнуть совсем. Раньше я думала, что знаю, как разбивается сердце. Думала, разбитое сердце – это когда стоишь одна на выпускном. Как же я ошибалась! Вот оно, разбитое сердце. Это боль в груди, это резь в глазах. Осознание, что ничего уже не будет как прежде. Все в мире, наверно, относительно. Кажется, что знаешь настоящую любовь, знаешь боль, но это не так. Ты ничего не знаешь.
Когда я заплакала, не помню. Но как только хлынули слезы, я уже не могла их остановить. И вздохнуть не могла.
Мама подошла ко мне, села рядом и обняла, раскачивая из стороны в сторону. Но она не плакала. Ее там даже не было. Остался лишь прямой камыш, пустая гавань.
Мама уехала в Бостон в тот же день. Она и домой-то приезжала только для того, чтобы меня проведать да сменить одежду. Думала, что время еще есть. А ей следовало быть рядом, когда умерла Сюзанна. Хотя бы ради мальчиков. Она наверняка думала о том же.
Образцово назидательным тоном она сказала, чтобы мы со Стивеном приехали через два дня, на похороны. Она не хотела, чтобы мы мешали во время подготовки: столько всего еще предстояло сделать, столько дел завершить.
Исполнителем завещания назначили маму. Сюзанна ни секунды не сомневалась, кого выбрать. И верно, нет человека, более подходящего на эту роль. Они начали приводить дела в порядок еще до смерти Сюзанны. Мама лучше всего переносила потрясения, когда чем-нибудь занималась, что-то делала. Если кто-то в ней нуждался, она не расклеивалась. Нет, она была на высоте. Жаль, этот ген не передался мне. Потому что я растерялась. Не понимала, куда себя деть.
Я хотела позвонить Конраду. Даже несколько раз набирала его номер. Но не смогла. Не знала, что ему сказать. Я боялась ляпнуть что-нибудь не то, все испортить. Еще я подумала, что надо позвонить Джереми. Но испугалась. Позвони я, произнеси это вслух, и слова превратятся в реальность. Ее не станет по-настоящему.
Во время поездки мы разговаривали мало. Единственный костюм Стивена, который он еще недавно надевал на выпускной, висел в полиэтиленовом пакете на заднем сиденье. Свое платье я повесить не удосужилась.
– Что мы им скажем? – спросила я наконец.
– Не знаю, – признался он. – Я только один раз бывал на похоронах, у тети Ширли, а она умерла совсем старой.
Я тогда была слишком мала, чтобы что-нибудь запомнить.
– Где мы будем сегодня ночевать? В доме Сюзанны?
– Понятия не имею.
– Как, по-твоему, держится мистер Фишер?
Состояние Конрада или Джереми я представить пока не решалась.
– Виски, – только и ответил Стивен.
Больше вопросов я не задавала.