Лето кончится не скоро
Шрифт:
– Тебе чего, мальчик? – осторожно спросила Женька.
– Скажите, п-пожалуйста… Вы идете с птичьего рынка?
– Да…
– Скажите, пожалуйста… – Он говорил сипловато и старательно выговаривал слова. Наверно, чтобы подчеркнуть важность вопроса: – Вы не встречали на рынке рыжего щенка с черным пятном на ухе? Ухо висячее, а шерсть лохматая…
Все запереглядывались.
– Нет. Не встречали. К сожалению, – огорченно и очень серьезно проговорила Женька. И Шурка почувствовал, что ей хочется присесть перед мальчиком на корточки
Шурка сказал виновато:
– Там всяких щенков много, но рыжий с черным пятном не встречался. Я бы запомнил… Мы бы запомнили.
– Украли, да? – сочувственно спросил у мальчишки Кустик.
– Скорее всего, да… Или сам убежал. Глупый еще… – Мальчик переводил с одного на другого внимательные желтые глаза. Потом потупился.
– Может, еще прибежит, – неуверенно утешил Ник.
– Едва ли он сам найдет дорогу. Скажите, пожалуйста… – Маленький хозяин щенка опять поднял взгляд. – Вы сможете бросить в почтовый ящик открытку, если случайно его встретите?
– Что за открытка? – со строгой ноткой спросил Платон.
– Вот… – Из разноцветного кармана мальчик вытащил пачку почтовых карточек. Одну протянул Платону. Все сдвинулись.
Адрес был написан печатными буквами:
«Местное. Ул. Камышинская, дом 8, кв. 3. Грише Сапожкину».
А на обороте:
«Твой щенок нашелся. Приди за ним на улицу …, в дом …, кв…, к…»
– Вы, пожалуйста, заполните пропущенное и бросьте, ладно?
– Ладно. Если встретим… – вздохнул Ник.
– Только я… к сожалению, не могу гарантировать вознаграждение… – Мальчик опять стал смотреть под ноги.
– Обойдемся, – сказал Платон. – А как зовут твоего щенка?
– Рык… Ну, от слова «рычать». Только он еще не умеет…
– Ладно. Если найдем, известим, – пообещал Платон (а в голосе его не было надежды). – Может, сами приведем по адресу. Это ты и есть Гриша Сапожкин?
– Да, это я. – Он обвел глазами каждого.
– Ладно, Гриша. Может, нам и повезет. Не горюй…
Они оставили грустного разноцветного мальчика посреди переулка и минуты две шли молча. Будто сами потеряли щенка. Наконец Платон предложил:
– Пойдем по Березовской, поближе к Буграм.
– Пошли, – отозвалась Женька. А Шурке объяснила: – Бугры – это такие пустыри. Вон в той стороне. Мы там часто играем. Это место… ну, не совсем обыкновенное.
– Почему?
– Ну, оно такое…
– Вон, смотри, самолет летит! – оживился Ник. – Видишь? А когда он полетит над Буграми – исчезнет.
– Совсем?!
– Не совсем, а для наблюдателей, – объяснил Платон. – Видимо, рефракция атмосферы.
– Потому там и пришельцы приземляются, – вставил Кустик.
– Чучело, – сказала Тина.
– Слышали? Она опять первая обзывается.
– Ой, правда! – удивился Шурка. – Не стало самолета!
– Он теперь только
– У какой трубы? Вон у той?
– Да нет! Левее, где облако…
Облако показалось Шурке похожим на лопоухого щенка. И, видимо, не только Шурке. Ник вдруг проговорил, как Гриша Сапожкин:
– Скажите, п-пожалуйста, вы не видели рыжего щенка с черным пятном на ухе?
Все опять помолчали.
– Знаете что?! – Кустик вдруг завертел клочкастой головой. – А может, он как раз и есть инопланетянин?
– Кто? – без особого удивления сказал Платон.
– Ну, этот… Гриша.
– Перегрелся ты, бедный, – пожалела Кустика Тина.
– Сама ты перегрелась! Вы разве… сами не заметили?
– Что? – осторожно спросил Шурка.
– Ну, какой он… не приспособленный к земным условиям. Беззащитный.
– Господи, а сам-то ты… – со стоном сказала Женька.
– А что я?.. Ну и что! А вы много про меня знаете?! Может, я тоже… Вот улечу однажды в другое пространство!
– Только попробуй, – сказал Платон. И почему-то посмотрел на Шурку.
4. Дразнилки и щекоталки
Платон жил недалеко от Женьки. Дом его – просторный, старый, с верандой и высоким крыльцом – стоял в глубине двора, среди корявых густых яблонь.
На крыльцо вышла очень пожилая дама с седой прической.
– Здрасьте, Вера Викентьевна! – хором сказали все, кроме Шурки. А Женька Шурке шепнула:
– Это его бабушка.
– Здравствуйте, племя младое…
– Бабушка, это Шурка… – Платон тронул его за плечо.
– Здравствуйте, Шурка. – Бабушка Платона, похожая на старую учительницу музыки, медленно кивнула.
В первый момент Шурка встал прямо, голову наклонил, руки по швам. А во второй – понял, как он забавен в этой позе: встрепанный, с босой ногой, в пыльных подвернутых штанах и мятой рубахе навыпуск. Но Вера Викентьевна смотрела с высоты ступеней благожелательно и серьезно. Может быть, сквозь потрепанную внешность разглядела прежнего Шурку – мальчика в черном бархате концертного костюма с белым воротничком? Изящного ксилофониста из детского оркестра «Аистята»? Того Шурку, о котором он сам почти позабыл?
Под навесом двухэтажного сарая лежало несколько громадных (и, видимо, древних) плах. К одной были привинчены слесарные тиски. К другой – чугунная «нога» для сапожных работ.
– Дедушка любил на досуге сапоги потачать. Как Лев Толстой, – объяснил Платон. – Ну, давай твой башмак.
Кроссовку насадили на «лапу». Накачали под подошву пахнущего бензином клея из тюбика. Подождали, прижали, придавили старинным литым утюгом.
– С полчасика пускай посохнет, – решил Платон.
«Значит, я могу быть тут еще не меньше получаса!» – тихо возрадовался Шурка. Глянул на Женьку, смутился, решив, что она прочитала его мысли…