Лето кончится не скоро
Шрифт:
Ник, волоча палатку, подошел последним. И первым нарушил молчание:
– Ух ты… Больно было?
В его вопросе не звучало ничего, кроме сочувствия к Шуркиной боли. И в глазах у других (и у Женьки!) было только сочувствие. Ни любопытства, ни брезгливости.
– Не больно. Под наркозом же. Я ничего не помню…
– Все равно шов, наверно, потом болел… – Женька вдруг протянула руку, теплым пальцем провела по тонкому красному следу. – Но теперь-то все прошло, да?
– Да… – неуверенно шепнул Шурка, и рыбка в его груди трепыхнулась
Кустик опять сел на чурбан с «лапой». Женька – на другой, с тисками. Тина пристроилась к ней. Ник набросил большую, пахнущую сеном палатку на Шурку и Платона, и они сели прямо на землю. Закутались.
И ощутил Шурка такое счастливое спокойствие, такой уют в этой пыльной парусине, рядом с острым горячим плечом Ника, под шумом неугомонной грозы, что подумалось: «Пусть не кончается никогда!» А вот если бы здесь, совсем рядышком, была еще и Женька с ее мокрыми щекочущими волосами… Но Шурка испуганно прогнал эту мысль. Не от того, что застыдился сам себя, а от суеверной боязни: слишком уж о большом счастье помечталось, надо и меру знать…
Опять сверкнуло, и в серебристом свете возникла бабушка Вера Викентьевна. Ну просто, как добрый ангел. Если, конечно, бывают пожилые ангелы в пенсне, в прозрачном плаще и под красным зонтом. И с термосом.
– Я так и знала, что вы мокрые, как мышата во время наводнения…
– Мышата из ушата, – сказал Кустик и нарочно стукнул зубами. – Только Тина суховата…
Вера Викентьевна каждому дала пластмассовый стаканчик и налила горячего какао.
– Моя бабушка – бабушка высшей категории, – гордо сообщил Платон. – Все понимает. В свои молодые годы она тоже любила бегать под дождем.
– Да, – подтвердила Вера Викентьевна. – Но не следует громко говорить о моих детских слабостях.
– Это же хорошая слабость, – сказала Женька. – И не слабость даже, а… наоборот.
Вера Викентьевна оставила термос и удалилась под дождем к дому.
Какао допили. Гром сделался глуше, но дождь шумел неутомимо. Пришло сонное умиротворение.
– Самое время для бесед о таинственном и для космических историй, – размягченно проговорил Платон. – Кустик… а?
– А вот фиг! – решительно отозвался Кустик. Завернулся в одеяло поплотнее и неприступно замер на своем чурбане. Смотрел в потолок.
– Ну, Ку-уст… – протянул Ник.
Кустик молчал, как изваяние Будды.
– Кустичек… – подхалимски произнесла Женька.
– «Кустичек», да? А кто меня щекотал своей драной косой под левым ребром? Жестоко, несправедливо и… это… вероломно!
– Это же для твоей же пользы же, – очень убедительно объяснила Тина. – Для скорейшего перевоспитания.
– Вот сама и рассказывай.
– Но тебе же самому хочется, – проницательно заметил Платон. – Ведь новая история из тебя прямо так и лезет.
– Мало ли что из меня лезет… Вот выпихните эту Скарлатину под дождь, тогда расскажу.
– Ну, Куст, это ты чересчур, –
Тина тряхнула загнутыми косичками.
– Хорошо! Я сама! Только свитер сниму…
И потянула вверх пушистый край.
– Ладно уж, сиди, – сказал Кустик поспешно. – А то и правда схватишь какое-нибудь гриппозное воспаление. Обчихаешь нас всех…
Тина снесла уничижительную реплику безропотно. Кустик сейчас явно был хозяином положения. Он повозился на чурбане.
– Здесь мне твердо…
– Иди к нам! – Платон и Ник разом распахнули палатку. И Кустик полез к ребятам, по очереди втыкая в каждого колючие локти и колени. Наконец устроился между Ником и Шуркой. Посопел.
– Ну, значит, так… Вы что-нибудь слышали о планете-бутылке?
Кустика дружно уверили, что ни о чем подобном никто никогда не слыхал.
– Хорошо. Но вы, конечно, знаете, что бесконечное космическое пространство имеет множество удивительных и неизученных свойств?
Оказалось, что это известно всем. Шурке – тем более (правда, он промолчал).
– А то, что в космосе водятся пираты, знаете?
– Знаем, знаем, – нетерпеливо отозвался Ник.
– Ну вот, с пиратов эта история и началась.
Кустик, видать, был рассказчиком от природы. И к тому же опытным. Говорил звонко, отчетливо и такими фразами, будто книжку читал.
– …С пиратов эта история и началась. Один разбойный капитан летал между звездами на фотонном фрегате «Черная Лаперуза». Экипаж прозвал этого капитана Печальный Роджер. Вообще-то пираты обычно любят «Веселых Роджеров», но в данном случае такое имя не годилось – очень уж капитан был мрачный… Как Алевтинин папа, когда та приносит двойку по английскому языку…
Тина и это перенесла молчаливо.
– И чтобы хоть как-то ослабить свою мрачность, Печальный Роджер каждые сутки выпивал по бутылке галактического рома «Вулкан Андромеды». Крепостью в сто тридцать звезд. И выбрасывал пустую бутылку в мусорный люк.
Боцман Кровавая Колбаса говорил капитану, что не надо засорять космос, но капитан посылал боцмана в самую далекую черную дыру и продолжал засорять…
Потом фрегат «Черная Лаперуза» попал в антимир. В антимире все наоборот, поэтому пираты сразу превратились в добрых людей, поселились на мягкой, как подушка, планете Пупушва и стали мирно выращивать космический овощ «лимондара». Больше про них ничего не известно.
А бутылки летели и летели в межзвездной пустоте.
И вот одна из них попала в пространство-линзу…
5. Прозрачная планета
– Пространства-линзы, – продолжал Кустик, – это как бы громадные невидимые увеличительные стекла. Сквозь них пролетаешь и ничего не чувствуешь. Но потом приближаешься к своей родной планете и – ой-ей-ей! Видишь, что она сделалась величиной с футбольный мяч. Только на самом деле это не она уменьшилась, а вы увеличились в миллион раз…