Лето кончится не скоро
Шрифт:
Кимыч, как бабка, хлопнул руками по бокам. Поднял к потолку плаксивое лицо.
– Молокососы паршивые!..
9. Молокососы паршивые
Шурка сел на полу. Правой ладонью оперся о ковер. С левой слизнул раздавленную капельку крови. Другую капельку пальцем снял с груди. Тоже слизнул.
След укола тут же затянулся, остался на нем пунцовый бугорок.
Гурский мельком
– Какие молокососы? Почему?
– Те двое… – Кимыч нервно стискивал и разжимал кулак. – Кто бы мог подумать?.. Все шло как надо, часы соорудили – ну просто как по заказу: включай да крути назад… И вот! – Он подломленно брякнулся на стул. Голова ниже плеч, руки между колен…
– Вы о ком? – спросил Шурка. Были в нем и страх, и надежда. – Какие двое?
– Как это могло случиться? – сухо сказал Гурский Кимычу.
– Кто бы мог подумать!.. Они должны были хотя бы порвать змей…
– Кто?! – Это Шурка. Уже со звонким нетерпением.
Гурский в сердцах рванул на себе бороду. Потом как-то сразу успокоился. Уперся в Шурку синим взглядом. Сверху вниз.
– Те самые… «архитекторы». У которых город с площадью Часов, – Гурский говорил устало, но уже почти без досады. Шурке даже почудилось в его голосе скрытое удовольствие. – Мальчишка со змеем бежал к их городу. По всем вашим законам они должны были надавать ему по шее и погнать прочь, а они… Впрочем, смотри сам…
Гурский ребром ладони повел над головой. Потолок разъехался, будто разрезанный пополам. Шурка увидел заросли и лужайку с игрушечным городом. И троих ребят.
Увидел в странном, неземном ракурсе, словно через несколько стеклянных призм. И снизу, и сверху, и со всех сторон сразу. Очень четко.
Самый маленький был, несомненно, Гриша Сапожкин. Других Шурка видел впервые. Но понял сразу – это Митя и Андрюшка, строители города.
Белоголовый Митя сидел перед Гришей на корточках, словно взрослый перед потерявшимся на улице малышом. Голос его Шурка слышал ясно:
– …Чего ты испугался? Играй… А если хочешь, давай играть вместе…
– Вместе пускать мой змей, да?! – просиял Гриша Сапожкин.
– И змея… И в нашу игру…
Шурка всем сердцем потянулся туда. К этим мальчишкам. К солнцу и зелени. Но опять возник над головою непрозрачный потолок.
– Это они спасли тебя, – вздохнул Гурский. Легко поднял Шурку с ковра и посадил в кресло.
– Как спасли?
– Непредсказуемым своим поступком… Эта аномалия дико сбила все расчеты, вызвала обратное движение Весов. На твое счастье…
– Подожди, – глухо сказал Кимыч. – Рано ты освободил своего ненаглядного
– Это не я!.. Когда они сказали «давай играть вместе», изменилась структура. Пространство и так было на грани перехода, и вот – последняя капля…
Кимыч поднял лицо:
– Это что же? Новая грань?
– Да, голубчик. Неподвластная нам. Из разряда Безлюдных Пространств. О которых говорят, что они станут зародышем нового мира… Может, нам и не стоило стараться…
Кимыч мотнул головой. Словно муху отгонял.
– Я в это не верю. Нет граней, неподвластных общим законам Кристалла.
– Видимо, есть… Они из тех, что рядом с Дорогой…
– Я не верю в Дорогу.
Гурский развел руками:
– Ей, Дороге, Илья Кимович, это безразлично…
С великим облегчением, с чувством полной безопасности Шурка смотрел вверх. Видел только потолок, но все еще слышал ребячьи голоса. И смех.
– Это Гриша Сапожкин, у которого пропал щенок, – сказал он.
Гриша смеялся от радости. Сейчас он забыл о щенке.
– Если бы ты знал, Полушкин, какие космические устои рушит своим смехом этот Гриша, – с прежней усталостью сказал Гурский.
– Пусть, – сказал Шурка.
Раздался грохот, исчезла зеленая занавесь, и Шурка увидел, как рушатся Весы.
Со звоном рассыпался прозрачный шар, разлетелись пружины и шестерни. Дымчато-хрустальный и гранитный шары покатились друг к другу. Ударились, между ними с треском проскочила синяя молния. Шурка перепуганно вздернул в кресле ноги.
– Это что же?! – громко сказал Кимыч и встал.
– Да, – кивнул Гурский. – Это сигнал, что нам пора уходить. – И повернулся к Шурке: – Оставляем тебя, Полушкин, на твоей планете… где цветет иван-чай. Красивое, кстати, растение. У нас таких нет…
– Иван Петрович! – голос Кимыча прозвучал резко и капризно. – До лирики ли сейчас! Вы же понимаете, что уйти мы теперь можем только совсем.
Гурский с нарочитой беззаботностью кивнул:
– Это бесспорно. Самое вероятное место для нас – на дне Черного пруда…
Кимыч дернул головой, обмяк. Но тут же привычно хмыкнул.
– Ну и наплевать… «Не все ли равно, – сказал он, – где. Еще спокойней лежать в воде»…
Шурка смутно вспомнил, что это какие-то стихи. Про моряков.
Гурский озабоченно возразил:
– Не знаю, не знаю. По мне, так на солнышке все же лучше. Даже на здешнем… А впрочем, попробуем пробиться. Что мы теряем?
Кимыч мотнул блестящим черепом.
– Бессмысленно. Оно не выпустит. Ни за что…