Лето Мари-Лу
Шрифт:
В пристройке я нахожу рыбацкую сеть. Тот, кто пользовался ей последним, должно быть, очень спешил — сеть лежит в большом пластиковом тазу, брошенная кое-как, словно ее только что вытащили из воды. Вся спутанная, нечищеная и непочиненная. Если не знаешь, что это рыбацкая сеть, никогда не догадаешься.
Я с сомнением смотрю на нее, но все же беру таз и выношу его во двор. Ставлю около веранды и после долгих поисков нахожу свободный конец и приступаю к утомительной работе.
Прикрепляю конец
Вечером на меня нападает зверский голод, и я вспоминаю, что не ел с самого утра. В доме горит лампа, значит электричество снова дали. Я иду в просторную кладовую и взглядом изучаю ряды консервных банок. Выбираю одну из них, с белой фасолью. Ставлю на конфорку старую сковородку с высоким бортиком, нарезаю маленькими кубиками пол-упаковки бекона. Открываю консервным ножом жестяную банку. Когда кусочки бекона уже достаточно поджарились, добавляю фасоль и оставляю булькать на плите на несколько минут.
Я ем прямо со сковородки, сидя на мостках. Солнце клонится к западу и находится почти между Юнгфруном и Фьюком. Холодает, я натягиваю свитер.
Поев, я ложусь на живот, окунаю тарелку в чистую холодную воду и одной рукой мою ее. Стайка окуней испуганно прыскает в разные стороны.
— Не бойтесь, — шепчу я. — Это всего лишь я, Адам.
Через некоторое время окуни возвращаются и принимаются подъедать остатки моего ужина. Я все лежу и наблюдаю за зеленоватыми рыбками. Вскоре я замечаю, что смотрю не на них, а на другое изображение, колышущееся на зыбкой поверхности воды. На свое расплывчатое отражение. Отражение Адама О.
— Иди есть, Адам! — кричит из дома Бритт.
Ее голос звучит совсем не так, как у мамы. Это не обычное приглашение к столу. В голосе Бритт нет ни тени теплоты. Ее крик может означать что угодно. Она всегда разговаривает со мной таким тоном. «Адам, почисти зубы!», «Спокойной ночи, Адам!», «Адам, марш отсюда!».
Но вместо того, чтобы послушно отправиться домой, я бегу в другую сторону. Прямо в зачарованный лес. Густые кусты принимают меня в свои объятья и скрывают от Бритт Бёрьессон.
Когда темнеет, я возвращаюсь в дом и сажусь за длинный деревянный стол у окна. С глухим гудением о стекло бьется шмель, я поднимаюсь, чтобы выпустить его. Давным-давно кто-то оставил окно
Я снова закрываю окно, включаю лампу и иду за книгой о графических законах перспективы, которую мне настоятельно советовала прочесть за лето Гунилла Фаландер. И хотя кроме меня здесь никого нет, мне трудно сосредоточиться. Такого рода книги никогда по-настоящему не интересовали меня. Они слишком сухие. Сомневаюсь, что это вообще возможно — научиться рисовать по книгам. Я так точно не смогу. Да и не хочу, поскольку мне важна вовсе не техника. Хотя понимаю, что она тоже необходима. «Нужно овладеть техникой рисования, чтобы однажды оставить ее позади», — сказала Гунилла, давая мне эту книгу.
Вдруг раздается стук в дверь, и от неожиданности я чуть не подпрыгиваю до потолка. Стук не был громким, но в полной тишине он прозвучал как выстрел.
Я не знаю, что делать. Первое, что приходит в голову, — это сбежать. Может, через кухонное окно? Меня охватывает страх, хотя я понимаю, что нет никакой причины для паники.
Когда снова слышится стук, мне удается взять себя в руки. Тот, кто стоит за дверью, уже видел в доме свет.
— Кто там? — кричу я испытующим голосом.
— Это Бьёрн… Бьёрн Арвнелль.
Я выхожу в тесноватую прихожую, включаю лампу над крыльцом и открываю дверь.
Мужчина на улице моргает от внезапного света. Он одет в джинсы и поношенный вельветовый пиджак, на ногах — шлепанцы. Под пиджаком — полосатый свитер с молнией на горле. Свитер ему явно великоват. На голове видавшая виды кепка, когда-то она была в черно-белую клетку, а теперь бледно-серая от солнца и грязи. Лицо, напоминающее мордочку ласки, покрыто щетиной. Он пытается улыбнуться, показывает зубы и кивает мне.
— Я увидел, что в доме горит свет, — говорит он, — и сразу понял, что это ты.
Я ничего не отвечаю. Лишь киваю.
— Ты надолго?
— Еще не знаю. Может быть.
— Смотрю, ты и сеть привел в порядок? — Едва заметно он кивает на тонкую дымку, бегущую наискосок через двор. — Отлично сделано.
— С ней еще много возни.
— В любом случае я собирался застрять в ней, — говорит Бьёрн и внезапно громко смеется.
Повисает тягостная тишина. Я не знаю, что сказать. Бьёрн тоже. Мне кажется, он выглядит усталым.
— А ты вырос, — наконец говорит он. — Сколько тебе сейчас, семнадцать?
— Пятнадцать, — поправляю я его. — А как дела у вас? — спрашиваю я, стараясь казаться вежливым.
— Да как обычно. Рыба плохая, но так уже давно. Я развожу рыбу. Радужную форель. Ты ведь видел пруды?
Я киваю. Я видел недавно вырытые пруды, они напоминали раны на земле другого полуострова.
— С полями все по-прежнему. Хотя в том году и дожди шли.
— А где коровы? — спрашиваю я.