Лето на колёсах [Повести]
Шрифт:
— За что же стыдно-то?
— За четвёрку.
— Вот тебе раз! Кто же за четвёрку стыдится! Приличная оценка.
— Моя четвёрка из кола сделана.
— Из кола? Дубового? — прикинулся непонимающим Василий Арсеньевич.
— Да нет же, из чернильного. Кол — это значит единица. Я её в дневнике нечаянно на четвёрку переправил. Александр Фёдорович, наверное, заметил. Хочешь, я четвёрку снова в кол превращу? Сам.
— Ишь какой прыткий! Такую бы прыть да к занятиям…
— Я и к занятиям на все сто отношусь. А то, что я два урока пропустил,
— На всё у него отговорки найдутся! Изворотлив, словно уж. Как это тебе нравится? — Василий Арсеньевич покосился в мою сторону. — Может, и Миша Воробьёв в прошлый вторник сам себе фонарь под глазом сделал и нос расквасил? А?
— У Воробья нос слабенький, — несправедливо отозвался о моём носе Петя. — Пальцем тронешь — кровь капает. Мой нос твёрже. Бей не бей, а ему хоть бы хны. А у Зинки Синицыной кожа хуже, чем Мишкин нос. Тонкая. Чуть щёлкнешь — неделю в пятнах ходит. Принцесса!
— Совсем от рук отбился! Морока с тобой, Петька. Придётся нам с Александром Фёдоровичем всерьёз тобой заняться.
Василий Арсеньевич махнул на Петьку рукой и хмурый ушёл на кухню.
— Теперь сразу два фронта откроют, — шепнул мне Петя.
Отец пришёл в школу, когда у нас кончились уроки.
— Пойдёшь вместе со мной в учительскую, — строго приказал он Пете и потянул его за рукав.
Я решил не бросать товарища в беде. Вошёл в учительскую вслед за ним.
Александр Фёдорович пригласил Петиного отца к столу.
— А сына-то зачем, Василий Арсеньевич?
— Пусть слушает да на ус наматывает, проказник. До чего докатился! Отметки в дневнике подделывает!
— Неужели? Что-то не замечал…
— Ворон на улице гоняет. Это вместо уроков-то!
— Не ворону, а галку. Разница, — поправил Петя.
— Ты уж помалкивай, герой! — одёрнул его отец. — Сведёшь родителей в могилу прежде времени. Вон одноклассница от его щипков уже вся в синяках ходит…
— Ну и ну, — от удивления Александр Фёдорович даже привстал со стула. — Признаться, недоглядел.
— Так, может, вы и о потасовке с Мишей Воробьёвым тоже ничего не слышали?
— Когда это было?
— Прошлый вторник. У нас под окном дрались. Как петухи! Стыдоба! Странно, что вы, Александр Фёдорович, этого не знаете. Зачем же тогда записку прислали? Не благодарить же за сынка!
— Конечно, благодарности он не заслуживает. Но я не думал, что дело зашло так далеко, как вы говорите. На Петю глаза мне открыли… А вызвал я вас вот по какому поводу. Школьный сад думаем развести. Саженцы раздобыли, участок определили. Решил посоветоваться с вами как с агрономом…
Александр Фёдорович порылся в бумажной стопе на столе и вынул дневник Пети. Раскрыл его.
— Да, отметка действительно подделана. Придётся разговор о яблонях отложить. Поговорим, Василий Арсеньевич,
Тут я понял, что делать мне в учительской нечего, и стал пробираться к двери.
Последнее, что я услышал, были слова Александра Фёдоровича:
— Нам с вами, Василий Арсеньевич, надо сообща, единым фронтом начать борьбу за Петю…
КНИЖНАЯ РАДУГА ВЛАДИМИРА РАЗУМНЕВИЧА
Это было в годы Великой Отечественной войны. Однажды в редакцию газеты «Пионерская правда» почта доставила тетрадь с карикатурами на гитлеровских вояк и со смешными, остроумными подписями. Рисунки и подписи к ним были так хороши и злободневны, что редакция завела для них специальную рубрику «На штыке» и стала помещать из номера в номер — рядом с печатавшимся одновременно рассказом Льва Кассиля «Федя из подплава». Из пионерской газеты рубрика «На штыке» перекочевала во фронтовую печать. И солдаты, показывая друг другу рисунки, обращали внимание, что под ними стоит не совсем обычная подпись: «Рис. ученика Вовы Разумневича. Село Сулак, Саратовская область».
Мне думается, именно с этих, напечатанных в «Пионерской правде» в самом начале 1943 года сатирических миниатюр начался детский писатель Владимир Разумневич. Так он мстил фашистам за убитого в боях под городом Ржевом в 1942 году отца, за слёзы матери и за свои собственные слёзы. Так он участвовал во всенародной борьбе. И оружием в этой борьбе было для него перо и слово.
Володя Разумневич с детства отличался способностью внимательно слушать, видеть, запоминать, а в Сулаке было что и увидеть и послушать.
В гражданскую войну здесь формировались полки прославленной Чапаевской дивизии. Дед Володи, Константин Иванович, как и многие другие сулакцы, воевал у Чапаева, знал его лично. Сулак — районный центр, но в память о героическом прошлом район назывался не Сулакским, а Чапаевским. И местная газета носила гордое название «Чапаевец». Володя рос в атмосфере живой легенды. Через много лет появятся книги «Чапаевцы шутить не любят», «Чапай и чапаята», «Сердце Чапая», «И каждый ему земляк», «Приказ номер один», «Степная радуга». И в этих книгах их автор Владимир Разумневич оживит многие истории, которые слышал в детстве от деда и его боевых товарищей.
Когда фашисты напали на нашу страну, овеянный героической романтикой Сулак вновь стал центром формирования многих воинских частей, отправлявшихся на фронт. Призывников привозили даже из соседних областей. И здесь, обучившись воинской науке, они давали клятву верности чапаевскому знамени.
В учебном полку был неплохой коллектив художественной самодеятельности. И ученик Володя Разумневич неизменно участвовал во всех солдатских спектаклях, исполняя роли юных разведчиков, партизан. В эти минуты он чувствовал себя Мальчишем Кибальчишем — любимым героем своей любимой книги. Он мечтал и в жизни быть таким, как Кибальчиш: честным и добрым, верным друзьям и непримиримым к врагам Родины.