Лето в Михалувке и Вильгельмувке
Шрифт:
— Ну, слушайте.
Начинают слушать обычно немногие, но кто-то, проходя мимо, остановится, потом на колени опустится, потом сядет — и круг слушателей растет.
— Не толкайтесь, мешаете говорить.
Иногда подойдет кто-то в середине сказки, но знает начало или догадается, что там было; или так и не разберется, в чем дело и, грустный, уйдет; или ждет следующую сказку и тем временем скучает и не дает слушать другим.
Иногда бежит кто-то с важной новостью, а видит, что тут сказка, умолкает и сразу
— И вот принцесса идет, идет, идет по лесу, но ей уже так пить хочется, что слов нет. Смотрит — а тут речка, ручеек такой бежит. А это специально так сделал тот волшебник, который тогда с дьяволом играл в кости…
— О, смотрите, какой червячок.
— Где червячок?
— Успокойтесь вы со своим червячком! Не хотите слушать — уходите.
— Ну и принцесса не знала, и выпила воды, и сразу стала вся черная. Идет дальше, идет, идет. И тут смотрит на руки — черные. Смотрит на ноги — тоже черные, прямо как из чернил…
— Ты перестанешь уже песок сыпать?
— Ты зачем мне в ухо солому засовываешь?
— Чтобы ты думал, что у тебя по уху муха ходит, и чтобы почесался.
— Да перестаньте же.
И вот в самом интересном месте, где рыцарь нечеловеческим усилием расколдовал принцессу уже до шеи, потому что с головой сложнее, — снова кто-то находит дырявый листок, или дохлого жука, или замечает бородавку на руке соседа. И снова:
— Перестаньте!
— Уходите!
Если сильно рассердить слушателей, то можно и по шее получить.
— А принцесса и лев сели в последнюю карету и едут. Когда гости во дворце увидели, что принцесса со львом сидят в карете, то ужасно перепугались…
Сказка подходит к концу, который звучит так:
— И я там был, мед-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало…
— Вот и сказке конец, а кто слушал — молодец, — говорит кто-то, с трудом вставая, потому что отсидел себе ногу.
А остальные хотят еще:
— Расскажи, пожалуйста! Если устал, то расскажи какую-нибудь короткую.
— Про Белоснежку знаете?
— Я знаю, ну и ладно, ничего страшного.
— Это не «про Белоснежку» называется, а про Чернобровку.
— Раз ты такой умный, то сам и рассказывай.
Хуже всего рассказывать сказку, если ее еще кто-то знает. Ты говоришь: «У дракона было девять голов», а он: «Неправда, двенадцать».
— Неправда, девять, так воспитатель рассказывал в Псарах…
Ты говоришь, что принцессу положили в серебряный гроб, а он: «А вот и нет, в золотой». — «Именно что в серебряный, он просто был с золотой оковкой. Может, ты по-другому слышал».
Слушатели начинают выходить из терпения:
— Если ты и так все знаешь, значит, уходи и не слушай.
Но он не хочет уходить, потому что не может позволить, чтобы ближних его ввели в заблуждение…
Лучше всего рассказывать совершенно новую сказку.
— Положили
— Наверное, из чистого золота? — спрашивает кто-нибудь.
Если ему сказать, что из серебра, то он не спорит, верит.
И идет сказка за сказкой — о принцессе, которая вышла замуж за рака, о ксендзе и крестьянине, о дьяволе, о разбойниках, о дурачке, о волшебной дубинке, о драконе.
Интереснее всего сказки о драконах, а самую красивую сказку о драконе знает Каза; ее рассказывала одна женщина, которая живет у родителей Казы, сказка эта занимала в книге двадцать страниц. Дракон там всем драконам дракон: «Слышит на сто миль, а нюх у него на тысячу миль, а сила такая, что мог бы весь мир разнести в пух и прах, даже тигра не боится».
— Боже, как страшно! — кричит кто-то, будто испугался.
— Иди отсюда, ишь, нашелся тут…
Потому что Каза может обидеться, что над его сказкой смеются, и не захотеть дальше рассказывать. А маленький капитан Сулеевский говорит, вздыхая:
— Я еще никогда дракона не видел…
Пальчик знает две сказки — про барана, которому если скажешь «Баран, встряхнись!», то сразу будет целая комната денег, и про солдата и бабу.
— Дед, какие у тебя длинные ноги, — говорит баба старому солдату.
— Это потому, что я прошел разные дороги, — говорит дед.
— Дед, какие у тебя длинные руки.
— Это потому, что я держал в них штыки.
Такие сказки знает Пальчик, который не признаёт равноправие женщин…
Воспитатели, когда хотят, хорошие сказки рассказывают; а когда не хотят — так себе, лишь бы отделаться.
— Ну расскажите, пожалуйста, господин воспитатель, ну какой вы нехороший! Мы же такие послушные! Расскажите.
И уже кажется, что уговорили воспитателя, потому что он задумался, а он вдруг говорит:
— Расскажу вам страшную историю о Бочане-надоеде, который всегда заранее знал, что будет на обед, и о Томеке Галасе, которому всякую гадость клали в суп. Жил однажды Бочан, большой-пребольшой…
— Господин воспитатель сейчас, наверное, скажет «болтун», — угадывает Бочкевич.
Вообще воспитатели проявляют к сказкам незаслуженное неуважение. Например, в самом интересном месте труба зовет на обед, и мальчики опаздывают.
— Где вы были? — кричит воспитатель, ужасно сердитый.
— Мы слушали сказку.
— Обед важнее сказок! — кричит воспитатель. — Обед очень важен! — кричит воспитатель. — Да, конечно, сказки тоже важны, но и обед важен, — говорит воспитатель. — Может, сказки и важнее обеда, но ведь нельзя опаздывать на обед, — заканчивает воспитатель.
Но сказки важнее.
Глава двадцать первая
Ужасная суббота. — Брюква, холоп, доносчик. — И снова восходит солнце согласия.