Лето

Лутс Оскар

Тоотс выходит от Либле и в раздумье останавливается у обочины канавы: можно бы и в Паунвере обождать, побыть у аптекаря, пока Либле вернется. Но нет! Сегодня ему не хочется никого видеть и слышать, во всем теле какая-то расслабленность, душу грызет недоброе предчувствие.

Когда он проходит мимо хутора Супси, ему чудится, будто крыша на домике портного приподнялась с одного края и стропила, насмешливо оскалившись, глядят на шоссе. Но в самом домике – таинственная тишина; даже во дворе ни живой души. Вдруг занавеска в окне словно зашевелилась, выглянула чья-то рыжая голова…

Дома управляющий на некоторое время успокаивается, зато к вечеру он со страшным нетерпением ждет Либле. А Либле все нет.

Видимо, с этим человеком, умеющим держать слово, случилось нечто необычное, иначе он давно был бы здесь. В нетерпении Тоотс несколько раз даже выходит на дорогу, напряженно вглядывается в даль, но ни на проселке, ни на шоссе не видать никого, кто походил бы на звонаря Либле. Солнце уже склоняется к закату, у векового дуба и гнездо аистов, а Либле все нет. Стадо пригоняют домой, сгущаются сумерки – а Либле все нет. В этот день Либле так и не появляется.

Ночью Тоотс беспокойно ворочается в постели и до самого рассвета не может уснуть. То его пугает какое-то жуткое видение, то кусает блоха или клоп. Управляющий имением пытается успокоиться, считает до ста, чтобы поскорее заснуть, клянется притащить завтра из аптеки целую коробку порошка от блох – все напрасно. Пусть Тээле выходит замуж хоть за помощника аптекаря, хоть за лесного волка, пусть справляет свадьбу с домовым и рожает детей от лешего – только пусть гонит прочь этого рябого портняжку!

Только под утро откуда-то забредает странствующая по свету дрема и останавливается на отдых в горнице Заболотья.

XX

Утром обитатели Заболотья видят у себя на хуторе некое диковинное существо, некую личность, которой никто и нигде не встречал, но голос которой всем кажется удивительно знакомым. Таинственный пришелец просовывает голову в окно и спрашивает хозяйского сына Йоозепа. Тот в это время как раз одевается, в одной жилетке выбегает он в переднюю комнату и с изумлением глядит на чужака. Тоотс как будто бы и узнает этого человека, и не узнает; узнает – и в то же время не узнает.

– С добрым утром, молодой барин Йоозеп! – произносит пришелец. – Чего это вы так уставились да всматриваетесь в меня – я же тот самый Кристьян Либле, каким и вчера был, и испокон веку. Выйдите-ка на минутку, выйдите, есть дело до вас.

– Подумать только – Либле! – изумляется теперь вся семья. – Что за комедию ты разыгрываешь? Лицо бритое, голова как яйцо голая.

– Так я на барина больше смахиваю, – отвечает звонарь, исчезая за окном.

Управляющий имением быстро выходит во двор. В коленях он ощущает вдруг мелкую дрожь. Либле стоит во дворе у забора и крутит цигарку.

– Ну, молодой барин Тоотс, – начинает звонарь, – сбегал я вчера туда, как и обещал.

– Ну? – затаив дыхание, спрашивает Тоотс.

– Все правда! Все в точности так, как люди говорят.

– Чего ты мелешь! – заикаясь лепечет Тоотс. – Быть не может!

– Ей-богу, правда, не сойти мне с этого места. Мне и самому никак не хотелось верить, хоть кол на голове теши, но раз человек сам говорит и уверяет, тогда уж…

– Какой человек?

– Да Тээле.

При этих словах Тоотс чувствует, как сердце его твердеет – хоть режь им стекло. То, что он потерял Тээле – еще полбеды. Саое нелепое то, что хозяйская дочь с хутора Рая достанется Кийру.

– Да, таковы дела, дорогой друг, – продолжает Либле. – И башка у меня сейчас голая, как телячья морда, да и вообще все сделано так, как вчера условились.

При этом звонарь снимает шапку и отвешивает управляющему имением низкий поклон. Действительно, наголо обритая голова его напоминает брюкву и ни в чем теперь не уступает головам аптекаря и старого Кийра. Несмотря на все свои душевные терзания Тоотс не может сдержать улыбку.

– Я бы дал совсем ее снять, голову эту, – продолжает

Либле, – ежели б знал, что это поможет. Но дела таковы, что и этим уже не поможешь. Ну да, молодой барин спросит, конечно, почему я вчера не пришел обо всем рассказать? Вчера…

– Отойдем подальше, – взглянув на окно горницы, говорит Тоотс, – там поговорим. Пойдем на выгон, к сараю, там никто нас не увидит и не услышит.

– Ну так вот, вчера… – рассказывает Либле, направляясь к выгону. – Вчера уходил это я оттуда – сердце так щемило, хотел было прямо сюда помчаться, а как до перекрестка добрался, тут дьявол меня и попутал. Ступай, говорит, старый осел, в кабак, да опрокинь для куражу пару шкаликов, не то еще заревешь по дороге. Ну, я туда-сюда, топтался долго у перекрестка, думал: «Ждет же тебя человек, хочет правду знать», – Да куда там! Подался все-таки под эту самую длинную крышу, дернул две-три чарки горькой – будь что будет! И сразу ушел. Обратите внимание, господин управляющий, – сразу же ушел. Да вот какое дело: откуда ни возьмись – арендатор и мастер с шерстобитни, цап меня за хвост! «Куда бежишь, Либле, за каким ветром гонишься, пойдем, садись-ка сюда, поговорим толком». Я им в ответ: «Ну вас к лешему с вашими толковыми разговорами, некогда мне со всякими пьяницами в кабаке лясы точить, у меня дела поважнее». А те опять: «Ишь ты, какой! Так скажи и нам, какие такие дела могут быть поважнее, чем с друзьями стакан пива выпить». А я им: «Ну и сидите себе, пейте свой стакан пива хоть до завтрашнего вечера, а я пойду велю себе усы сбрить и голову наголо остричь…» Бес его знает, зачем я им это сказал, но так и выпалил: голову наголо остричь. Сам не знаю, видно, зашумело в голове от тех стопок, что в спешке да на пустой желудок выпил. Такая у меня беда: уж ежели разойдусь, так мне и море по колено. Ну, как услышали это арендатор да чесальщик – оба уже сильно под сухой, бес их знает, кто их там вчера свел, – так арендатор сразу мне в ответ: «Слушай, Либле, коли дашь себе усы и голову обрить – ставлю корзину пива». – «А я – вторую!» – добавляет чесальщик. Ну, молодой барин Тоотс… две корзины пива как с неба валятся! Хм, что тут поделаешь! Думаю, думаю… обрить голову все равно придется… а тут тебе нежданно-негаданно две корзины пива… хм… «Ладно! Ставьте пиво, – говорю, – а я через полчаса вернусь». А сам думаю: не умрет же господин управляющий из-за этого одного дня. Будь это бог знает какая радостная весть, тогда бы еще… Успеет и завтра узнать, что собаке колбасу на шею повесили, а свинье седло на спину надели. Ну, я и давай бегом к мельникову ученику: «Снимай, – говорю, – с моей дурацкой головы всю шерсть, какая на ней ни есть». Тот бритву наточил… и через полчасика я фьюить – обратно в трактир! Там, конечно… «хо-хо-хо!» да «ха-ха-ха!» Там мы и прокуковали за двумя корзинами пива до поздней ночи.

Тоотс и звонарь усаживаются на пороге сарая, звонарь попыхивает цигаркой, выпуская в воздух мощные клубы дыма.

– Ну, а про Кийра, – спрашивает после короткого молчания Тоотс, – о том, что Кийр едет в Россию на управляющего учиться, ты тоже что-нибудь слышал?

– А как же, золотко мое! Сразу же после помолвки Жорж сложит свои пожитки и уедет. Уедет немедля. Ах да, и рекомендательные письма уже заготовлены.

– Что за рекомендательные письма?

– А вот когда вы в воскресенье к кистеру в гости ходили, вы же видали там молодую барышню, не то Эркья, не то Эрнья, не знаю уж, как ее там звать. Отец этой барышни или же ихний папаша – так у господ-то именуется – служит, говорят, где-то в России управляющим большого имения. Ну вот, эта самая барышня и дала Жоржу письмо к папаше, чтобы тот взял Жоржа к себе и сделал из него толкового земледельца или управляющего.

– Ах так, – задумчиво говорит Тоотс. – Значит, эти разговоры тоже правда.