Лето
Шрифт:
С минуту они стоят молча друг против друга, затем рыжеволосый начинает визгливым голоском:
– Я же тебя просил не ходить сегодня в Рая, а ты все-таки идешь.
– Ты чего тут в кустах разбойника разыгрываешь? – спрашивает Тоотс, слегка напуганный внезапным появлением Кийра.
– Не смей сегодня ходить в Рая. Пойди завтра, если так уж захотелось.
– А какое, собственно, ты имеешь право мне запрещать? Ох, мой хлыст! Ох, если б какая-нибудь неведомая сила сунула его сейчас мне в руки!
– Ты свои шутки брось, – мрачно перебивает его Кийр. –
Круглые глаза управляющего угрожающе расширяются. Поведение однокашника просто возмутительно, правда, от этого рыжего можно было всего ожидать, но это уж чересчур! На изрытом оспой лице российского гостя появляются пунцовые пятна. В последнюю минуту ему все же удается овладеть собой. Он старается казаться спокойным.
– Ну хорошо, а каким образом ты можешь меня не пустить? Не думаешь ли драку затеять?
– Мне все равно. Я готов на все, – твердо заявляет рыжеволосый.
– Хм…
– Да, да, делай что хочешь, но в Рая я тебя сегодня не пущу.
– Да ну, – урезонивает его управляющий. – Зачем нам с тобою драться, мы же старые школьные товарищи, Кроме того, сегодня воскресенье. Будь еще будний день, тогда можно бы устроить маленькую потасовку. А то новый костюм на плечах – как тут будешь драться? Ты еще, чего доброго, порвешь мне сзади сюртук, будет такой же разрез, как на твоем пиджаке. Но если тебе так уж не терпится, так давай отойдем чуть подальше от камней и поборемся по-приятельски. Тот, кто другого на обе лопатки положит, тот получит…
– Ну, ну! – настаивает Кийр. – Кто другого на обе лопатки положит, тот получит… что же он получит?
– Кто другого уложит на обе лопатки, получит себе в жены раяскую Тээле.
– Скотина!
– Ну вот! – восклицает управляющий. – Опять плохо. Чего ты ругаешься, милейший соученик?
– Как ты смеешь так говорить! Тээле моя невеста! Может быть, где-нибудь там в России и борются из-за невест, а у нас таких вещей не делают. У нас за такие слова дают по морде.
– Ого-о, брат! Тебя, Жоржик, надо бы прямо в дворянское звание возвести. Ладно, давай тогда бороться так: уложу я тебя на обе лопатки – так пойду сегодня на хутор Рая, а если ты – меня, так не пойду.
– Это можно.
– Ну что ж, отойдем туда в кусты, померяемся силой.
Соученики направляются к кустарнику и выбирают для борьбы подходящую площадку. Главное – не налететь во время драки на камни, а то ходи потом с разбитой башкой, либо с синей шишкой на лбу или на затылке. Тоотс еще раз окидывает взглядом арену состязаний и наскоро закуривает папиросу, чтобы перед борьбой сделать еще две-три добрых затяжки. Но он даже не успевает сунуть коробку папирос в карман, как его обхватывают тонкие, но цепкие руки Кийра.
– Погоди ты, погоди! Не валяй дурака! – кричит управляющий. – Дай хоть папироску изо рта вынуть, а то еще глаза тебе выжгу.
– Нечего, нечего тут! – отвечает рыжий, изо всех сил пытаясь свалить приятеля с ног.
– Постой, постой! – умоляет управляющий, с ужасом чувствуя, как ноги его отрываются от земли. – Пусти же ты, обожди, дьявол, чего ты
– Нечего, нечего! – твердит Кипр, бодаясь головой; он почти уверен в своей победе. У него с самого начала был такой план – напасть на школьного приятеля внезапно и первым натиском еще свежих сил повергнуть противника наземь.
– Нечего, нечего! Уф, уф! А где ты раньше был? Мог бы хоть и рубашку снять. А сейчас борись! Борись, сволочь! Уф! уф!
Рыжеволосый несколько раз вертит беднягу управляющего в воздухе, а потом с таким остервенением кидает наземь, словно хочет вбить в землю растопыренные ноги приятеля. Падая на колени, Тоотс сейчас являй собой весьма жалкую фигуру. Что бы сказали бывшие паунвереские школьники, если бы увидели эту картину! Рыжеволосый Кипр вбивает гордого Кентукского Льва в землю, точно кол! Тоотс роняет коробку с папиросами и беспомощно дрыгает ногами, но движения эти не дают никаких результатов, если не считать растоптанной в прах той же самой коробки. А Кийр продолжает давить на него всей тяжестью, словно кошмар какой-то Управляющий еще несколько минут барахтается, то припадая на колени, то ползая на корточках, но тут Кийр дополняет свое мастерство борца еще и ловкой подножкой и ему удается сперва посадить противника наземь, а затем и вовсе повалить.
Победа Кийра была бы просто блистательной, если бы соперник, падая, не прижал его так тесно к своей груди. Последнее дружеское объятие – и горящая папироса Тоотса попадает победителю прямо в ноздрю. Кийр по-кошачьи отфыркивается и с молниеносной быстротой вскакивает.
– Ах, ах, апчхи! Апчхи! Ай, ай, ай!
Рыжеволосый отступает на несколько шагов от повергнутого на землю Тоотса, чихает, сморкается и вытирает глаза.
– Ох ты, скотина, всюду со своей папиросой, – брыкается он. – Знал бы, как это больно! Еще и сейчас в ноздре шипит. Ай, ай, ай! Апчхи, апчхи!
– Будь здоров, будь здоров, дорогой мой школьный товарищ! – невозмутимо отвечает Тоотс. Продолжая возлежать на земле, он подпирает щеку одной рукой, а другой ищет в раздавленной коробке целую папиросу.
– Гадина!
Вытирая все еще слезящиеся глаза, Кийр приближается к Тоотсу и пинает его ногой. От ненависти и боли рыжий жених потерял всякий контроль над своими поступками и словами. Злоба, которую он так долго сдерживал и таил в себе, рвет сейчас все плотины. В то же время сравнительно легко одержанная победа толкает его на неосмотрительное движение: он снова пинает ногой развалившегося на земле Тоотса, на этот раз уже более чувствительно.
Но невозмутимость и спокойствие побежденного просто трогательны.
– Лежачего не бьют, – произносит он, закуривая папиросу. – Сам во всем виноват. Чего прешь, сломя голову. Еще скажи спасибо, что папироса не угодила тебе в глаз, не то был бы ты сейчас слепой, как Сота. А теперь нужно вставать, не то сюртук так изомнется, что стыдно будет и показаться в Рая.
– В Рая? Как же это ты собираешься в Рая, когда я тебя уложил на обе лопатки? – вытаращив глаза, спрашивает Кийр.