Летопись моей музыкальной жизни
Шрифт:
Глава VIII
1867–1868
Концерты Русского музыкального общества. Г.Берлиоз. Композиторская деятельность кружка. Вечера у А. С.Даргомыжского. Знакомство с семейством Пургольд. Сочинение «Антара» и первая мысль о «Псковитянке». Поездка к Н.Н.Лодыженскому. Сочинение «Псковитянки».
Сезон 1867/68 года в Петербурге был весьма оживленный. Управление концертами Русского музыкального общества, благодаря настояниям Кологривова пред великою княгинею Еленой Павловной, было предложено Балакиреву, а по настоянию последнего был приглашен на шесть концертов сам Гектор Берлиоз.
Концерты под управлением Балакирева шли вперемежку с концертами Берлиоза, выступившего в первый раз 16 ноября [102] . В балакиревских концертах были даны, между прочим, интродукция «Руслана», хор из «Пророка» (в хоре пели малолетние А. К Лядов и Г.О.Дютш —ученики консерватории, дети наших известных музыкантов), увертюра «Фауст» Вагнера (единственная пьеса этого автора, чтимая в нашем кружке), «Чешская увертюра» Балакирева, моя «Сербская фантазия» [103] (вторично) и, наконец, мой «Садко» (в концерте 9 декабря). «Садко» прошел с успехом; оркестровка всех удовлетворила, и меня несколько раз вызвали [104] .
102
1. Концерты
103
2. «Фантазия на сербские темы» (соч. 6) впервые была исполнена в концерте Русского музыкального общества 26/Х 1867 г. под управлением М.А.Балакирева.
104
3. После первого исполнения «Сербской фантазии» А.Н.Серов дал этому произведению очень высокую оценку: «'По свежести и яркости колорита, по мастерской во всех отношениях оркестровке и разработке сербских народных мелодий эта „Фантазия“ свидетельствует о громадном таланте в Молодом, только что начинающем композиторе… Кто так невероятно-блистательно начинает, как г. Римский-Корсаков, от того мы в праве ожидать чрезвычайно многого». По поводу Первого исполнения симфонической картины «Садко» (9 декабря 1867 г.) Серов писал: «Что тут в звуках оркестра бездн не только общеславянского, но истинно русского, что уникальная „палитра“ автора искрится своеобразным, самобытным богатством, это —несомненно». После второго исполнения того же произведения (16 ноября 1869 г.) Серов снова вы ступил в печати: «Я не нахожу пределов своим похвалам когда вижу артиста-творца, которому я вполне симпатизирую Но мой энтузиазм непомерно возрастает еще от того, что стиль музыки молодого автора вполне русский стиль, несмотря на самые неслыханные оркестровые комбинации» (См? А.Н.Серов. Критические статьи. СПб., 1895. Т. V. С. 1835 2026). Первым симфоническим произведением РимскогоКорсакова, исполненным в Москве, была «Сербская фантазия» (исп. 16 декабря 1867 г.). Чрезвычайно сочувственную статью о ней П.И.Чайковский закончил следующими пророческими словами: «Вспомним, что г. Римский-Корсаков еще юноша, что пред ним целая будущность, и нет сомнения, что этому замечательно даровитому человеку суждено сделаться одним из лучших украшений нашего искусства» (П.И.Чайковский. Музыкальные фельетоны и заметки. М., 1898. С. 4; эта статья вошла в издание: П.И.Чайковский: Полн. собр. соч. Литературные произведения и переписка. Т. М.: Музгиз, 1953. С. 25).
Гектор Берлиоз явился к нам уже стариком, хотя и бодрым во время дирижирования, но угнетаемым болезнью, а потому совершенно безразлично относившимся к русской музыке и русским музыкантам. Большую часть свободного времени он проводил лежа, жалуясь на болезнь и видаясь только с Балакиревым и с директорами Музыкального общества, по необходимости. Однажды, впрочем, его угостили спектаклем «Жизнь за царя» в Мариинском театре, но он не высидел и двух действий. В другой раз состоялся какой-то обед дирекции с Д.В.Стасовым и Балакиревым, на котором Берлиозу пришлось-таки присутствовать [105] . Полагаю, что не только болезненность, но и самомнение гения и приличествующая таковому обособленность были причиною полного равнодушия Берлиоза к русской и петербургской музыкальной жизни. Признание за русскими некоторого музыкального значения делалось, да и до сих пор делается иноземными величинами весьма свысока. О знакомстве моем, Мусоргского и Бородина с Берлиозом не было и речи. Стеснялся ли Балакирев испросить у Берлиоза разрешения представить нас, чувствуя его полнейшее равнодушие к этому предмету, или сам Берлиоз просил уволить его от знакомства с подающими надежды молодыми русскими композиторами, — сказать не могу, помню только, что мы сами на это знакомство не напрашивались и не заводили с Балакиревым об этом речи.
105
4. Вероятно, Римский-Корсаков имел здесь в виду ужин, организованный дирекцией Русского музыкального общества 11 декабря 1867 г. по случаю дня рождения Берлиоза. Перед отъездом на родину (1/1868 г.) Берлиоз присутствовал также на обеде, устроенном в его честь Д.В.Стасовым (см.: «Переписка М.А.Балакирева с В.В.Стасовым». Т. 1. С. 246).
В шести берлиозовоких концертах им были даны; симфония «Гарольд», «Эпизод из жизни артиста», несколько его увертюр, отрывки из «Ромео и Джульетты» Я и «Фауста», несколько мелочей, а также 3, 4, 5 и 6-я симфонии Бетховена и отрывки из опер Глюка. Словом —Бетховен, Глюк и «я». Впрочем, к этому надо прибавить увертюры: «Волшебный стрелок» и «Оберон» Beбера. Разумеется, Мендельсон, Шуберт и Шуман отсутствовали, не говоря уже о Листе и Вагнере.
Исполнение было превосходное: обаяние знаменитой личности делало все. Взмах Берлиоза простой, ясный, красивый. Никакой вычуры в оттенках. Тем не менее (передаю со слов Балакирева), на репетиции в собственной вещи Берлиоз сбивался и начинал дирижировать три вместо двух или наоборот. Оркестр, стараясь не смотреть на него, продолжал играть верно, и все проходило благополучно. Итак, Берлиоз, великий дирижер своего времени, приехал к нам в период уже слабеющих под влиянием старости, болезни и утомления способностей. Публика этого не заметила, оркестр простил ему это. Дирижерство —темное дело…
Сделавшись капельмейстером концертов Русского музыкального общества, Балакирев стал присяжным дирижером в концертах всяких солистов: Ауэра, Лешетицкого, Кросса и т. д., начинавшихся, по обычаю того времени, с Великого поста. Следует упомянуть об одной замечательной репетиции, устроенной им на счет Русского музыкального общества в зале Михайловского дворца для пробы накопившихся новых русских произведений [106] . Капитальным нумером этой пробы была 1-я Es-dur'ная симфония Бородина, оконченная к тому времени автором. К сожалению, множество ошибок в дурно переписанных партиях помешали сколько-нибудь сносному и безостановочному исполнению этого сочинения. Оркестровые музыканты сердились на неисправность голосов и постоянные остановки. Тем не менее, все-таки можно было судить о великих достоинствах симфонии и ее превосходной оркестровке. Кроме бородинской симфонии, исполнялись также: какая-то увертюра Рубца, увертюра Столыпина —композитора, так с тех пор и исчезнувшего с музыкального горизонта, а также увертюра и антракты к шиллеровскому «Вильгельму Теллю» А.С.Фаминцына, профессора истории музыки в С.-Петербургской консерватории, бездарного композитора и довольно начитанного, но консервативного и тупого музыкального рецензента. Между ним и Балакиревым приключился, между прочим, следующий анекдот: когда Фаминцын заявил Балакиреву, что у него имеется музыка к «Вильгельму Теллю», то последний, не долго думая, спросил его, есть ли у него мотив:
106
5. Репетиция
Фаминцын был чрезвычайно обижен и никогда не мог простить Балакиреву его выходки.
Композиторская деятельность нашего кружка представлялась в следующем виде. Балакирев оканчивал или уже окончил своего «Исламея» —пьесу, считавшуюся необычайно трудной для исполнения. Он часто нам наигрывал ее в отрывках и целиком, чем приводил нас в великое восхищение. Как я уже упоминал, главная тема «Исламея» была записана Балакиревым на Кавказе, вторая р побочная (как бы трио) — была сообщена автору в Москве каким-то оперным певцом, грузином или армянином по происхождению, по фамилии чуть ли не Николаевым.
Если не ошибаюсь, Мусоргский, вернувшись после летнего пребывания в деревне, привез сочиненные им удивительные «Светик Савишну» и «Гопак» (на слова Тар. Шевченко) и ими открыл серию своих гениальных по своеобразности вокальных произведений: «По грибы», «Сорока», «Козел» и проч., начавших появляться быстро, одно за другим [107] .
Кюи доканчивал своего чудесного «Ратклиффа», сочиняя быстро нумер за нумером.
Бородин заканчивал партитуру 1-й симфонии, о пробном исполнении которой в зале Михайловского J дворца я упоминал выше. Сверх того, мысль об опере на сюжет «Князя Игоря» уже зарождалась с прошлого сезона, и первые наброски и импровизации этого произведения уже были налицо [108] . Сценарий оперы был набросан В.В.Стасовым, которому принадлежала первая мысль этого сочинения; Бородин же добросовестно изучал «Слово о полку Игореве» и Ипатьевскую летопись для выработки подробностей и текста своей оперы. К тому же времени относится и сочинение его романса «Спящая княжна» [109] .
107
6. «Светик Савишна» и «Гопак» Мусоргского датированы летом 1866 г.; прочие названные здесь произведения сочинены в 1867 г.
108
7. Зарождение мысли об «Игоре» и первые наброски к нему А.П.Бородина относятся к несколько более позднему времени. В своей статье о Бородине В.В.Стасов пишет: «Он [А.П.Бородин] продолжал атаковать меня требованиями сюжета для оперы. Он говорил, что „оперу ему теперь больше бы хотелось сочинять, чем симфонию“. Я сделал новое усилие
И, под впечатлениям долгих разговоров с ним на музыкальном нашем собрании у Л.И.Шестаковой, 19 апреля 1869 года, в ту же ночь придумал сюжет оперы, взятый мною из „Слова о полку Игореве“. Мне казалось, что тут заключаются все задачи, какие потребны для таланта и художественной натуры Бородина: широкие эпические мотивы, национальность, разнообразнейшие характеры, страстность, драматизм, Восток в многочисленных его проявлениях. К раннему утру 20 апреля весь сценариум, очень подробный, был написан… Я немедленно отправил свою работу и свои объяснения Бородину. В тот же день он писал мне: „…Мне этот сюжет ужасно по душе. Будет ли только по силам? Не знаю. Волков бояться, в лес не ходить. Попробую“. Итак, 20 апреля 1869 г. была решена судьба онеры Бородина» (см.: «А.П.Бородин. Его жизнь, переписка и музыкальные статьи». СПб., 1889. С. 35–36.)
109
8. Романс «Спящая княжна», написанный Бородиным на собственные слова, сочинен им в 1867 г. и посвящен Н.А.Римскому-Корсакову. который впоследствии его инструментовал.
Лодыженский неистощимо импровизировал интереснейшие отрывки, из которых большею частью ничего не выходило, а из некоторых сложились впоследствии его изданные романсы.
Меня же тянула к себе мысль написать вторую симфонию h-moll [110] (тональность, опять-таки, любезная Балакиреву). Еще с прошлого года у меня в голове сидел материал для пятидольного скерцо (Es-dur), которое долженствовало войти в число частей задуманной симфонии. Первая часть своим началом и некоторыми приемами напоминала начало 9-й симфонии Бетховена (см. с. 103).
110
9. Ср.: «Переписка М.АБалакирева и Н.А.Римского-Корсакова» («Музыкальный современник», 1916, № 7, с. 87–93). Из этих писем видно, что сочинение allegro си-минор относится к началу 1867 г. Поэтому упоминание об allegro и его неудачной судьбе должно бы быть приурочено ко времени, описанному в предшествующей главе (1866–1867). В списке сочинений Н.А.Римского-Корсакова, составленном им в 1871 г. для Л.И.Шестаковой, об этом allegro, отнесенном к 1866 г., сказано: «Сочинено и после уничтожено Аллегро 2 симфонии» (ПД, архив Стасовых).
Вторая тема (D-dur) имела нежелательное сходство с темой Кюи в трио хора «Сыны свободные Кавказа» из 1-го действия «Пленника», а заключительная певучая фраза, более оригинального происхождения, была впоследствии мною взята в «Снегурочку» (Мизгирь —«О люби меня, люби!»).
Свою симфонию я довел только до разработки. Форма изложения тем не удовлетворила Балакирева, а за ним и прочих друзей; Я был разочарован. Балакирев никак не мог мне растолковать сколько-нибудь ясно недостатки формы, употребляя, как и всегда он делал, вместо терминов, заимствованных из синтаксиса или логики, термины кулинарные, говоря, что у меня есть соус и каенский перец, а нет ростбифа и т. п. Термины: период, предложение, ход, дополнение и т. д. не существовали по неведению в те времена в балакиревском и, следовательно, в нашем общем обиходе, и в музыкальных формах все было неясно и загадочно. Повторяю, — я был разочарован в своем детище и вскоре бросил мысль писать вторую симфонию или отложил на неопределенное время.
Продолжая жить по-прежнему в меблированной комнате один, на Васильевском острове, обедая в семье брата, вечера я проводил большею частью у Балакирева, Бородина, Лодыженского, реже у Кюи. С Мусоргским видался тоже часто. Бывал также и у сестер Беленицыных[* Старшая из них, по мужу (с которым в то время разошлась) Зотова, впоследствии княгиня Голицына.], живших с матерью. С Мусоргским мы много беседовали об искусстве. Он мне играл много отрывков из своей «Саламбо» или пел вновь сочиненные романсы. С Лодыженским мы просиживали вечера за импровизациями и различными гармоническими опытами. У Бородина просматривали вместе партитуру его симфонии, говорили о «Князе Игоре» и «Царской невесте», желание сочинить которую было одно время мимолетной композиторской мечтой сначала Бородина, потом моей. Распределение дня у Бородина было какое-то странное [111] . Екатерина Сергеевна, страдавшая бессонницей по ночам, должна была высыпаться днем, вставая и одеваясь частенько в 4 или 5 часов дня. Обедали они иногда в 11 часов вечера (!!). Я засиживался у них до 3 или 4 часов ночи и возвращался домой, переплывая Неву на ялике по случаю ночной разводки старого деревянного Литейного моста.
111
10. Описываемое здесь распределение дня А.П.Бородина относится к более позднему времени —примерно к началу 70-х.