Летопись моей музыкальной жизни
Шрифт:
Я уже говорил, что музыку я не особенно любил, или хотя и любил, но она почти никогда не делала на меня сильного впечатления или, по крайней мере, слабейшее в сравнении с любимыми книгами. Но ради игры, ради обезьянничанья, совершенно в том же роде, как я складывал и разбирал часы, я пробовал иной раз сочинять музыку и писать ноты. При своих музыкальных и вообще хороших ученических способностях вскоре я самоучкою дошел до того, что мог сносно занести на бумагу наигранное на фортепиано, с соблюдением верного разделения. Через несколько времени я начал уже немного представлять себе умственно, не проигрывая на фортепиано, то, что написано в нотах. Мне было лет одиннадцать, когда я задумал сочинить дуэт для голосов с аккомпанементом фортепиано (вероятно, по случаю глинкинского дуэта). Слова я взял из детской книжки; стихи, кажется, назывались «Бабочка». Мне удалось написать этот дуэт. Я припоминаю, что это было что-то достаточно складное. Из других моих сочинений того времени помню только, что я начал писать какую-то увертюру в 2 руки для фортепиано. Она начиналась Adago, потом переходила в Andante, потом в Moderate, потом в Allegretto, Allegro и должна была кончиться Presto. Я недописал этого произведения, но очень тешился тогда изобретенной мною формой.
Разумеется, мои учительницы не принимали никакого участия в моих композиторских попытках и даже не знали о них; я конфузился говорить о своих сочинениях, а родители мои смотрели на них как на простую шалость, игру; да это в то время так действительно и было. Сделаться же музыкантом я никогда не мечтал, учился музыке не особенно прилежно, и меня пленяла мысль быть моряком. Действительно, родители хотели отдать меня в Морской корпус, так как дядя мой, Николай Петрович, и брат были моряки.
В конце июля [6] 1856 года я впервые расстался с матерью и дядей: отец повез меня в Петербург,
6
6. Вероятнее, что А.П.Римский-Корсаков с сыном приехал в Петербург в августе, так как 20 августа был приемный экзамен для поступления в Морской корпус. См.: «Выписка на кадета Н.А.Римского-Корсакова» из книги для поступающих в Морской корпус; в графе «Когда представлен» значится: «20 августа 1856 г.» (ЦГАВМФ, фонд Морского кадетского корпуса, д. № 8850, л. 27). В письме к родителям от 5 октября 1861 г. Николай Андреевич писал: «Проходя по Конюшенному мосту, я видел перестроенный дом графини Зубовой и вспомнил август месяц 1856 г., когда мы в нем жили с папа… А ведь с тех пор прошло пять лет и полтора месяца» (Архив Н.А.Римского-Корсакова в РНБ).
7
7. В первом и всех последующих изданиях «Летописи» здесь имелась пометка: «Написано в 1876 г.» В подлиннике такой фразы здесь нет. Точная дата написания главы, а именно «30 августа 76 г.», выставлена автором вверху первой страницы рукописи, перед началом повествования. РимскийКорсаков повсюду в «Летописи» точно отмечает год, месяц и число, когда была написана каждая часть текста; эти указания он дает либо перед началом изложения (в меньшинстве случаев), либо по окончании его. В настоящем издании датировка написания отдельных частей «Летописи» вынесена в примечания.
Глава II
1856–1861 [8]
Головины. Морской корпус. Знакомство с оперной и симфонической музыкой. Уроки Улиха и Ф.А.Канилле.
Приехав в Петербург, мы остановились у П.Н.Головина [9] (товарища и друга моего старшего брата).
Водворив меня в Морском корпусе, отец уехал обратно в Тихвин. Еженедельно, по субботам, я приходил к П.Н.Головину, жившему с матерью своею Марией Андреевной, и оставался там до воскресенья вечера. В корпусе я поставил себя недурно между товарищами, дав отпор пристававшим ко мне, как к новичку, вследствие чего меня оставили в покое. Я ни с кем, однако, не ссорился, и товарищи меня любили. Директором Морского корпуса был Алексей Кузьмич Давыдов. Сечение было в полном ходу: каждую субботу, перед отпусками, собирали всех воспитанников в огромный столовый зал, где награждали прилежных яблоками, сообразно с числом десятков (баллов), полученных ими из разных научных предметов за неделю, и пороли ленивых, т. е. получивших 1 или 0 из какой-либо науки. Между товарищами развито было так называемое старикашество. Старый, засидевшийся долго в одном классе, воспитанник первенствовал, главенствовал, называясь старикашкой, обижал слабых, а иногда даже равных по силе, заставляя себе служить, и т. п. При мне в нашей 2-й роте таковым был некий 18-летний Бал к, позволявший себе возмутительные вещи: он заставлял товарищей чистить себе сапоги, г/гни мал деньги и булки, плевал в лицо и т. д. Меня, однако, он не трогал, и все обстояло благополучно. Я вел себя хорошо, учился тоже хорошо. О музыке я в то время какого забыл, она меня не интересовала, хотя по воскресеньям я начал брать уроки у некоего г. Улиха на фортепиано. (Улих был виолончелистом в Александрийском театре и плохим пианистом.) Уроки шли самым заурядным образом. На ле-то 1857 года я ездил в отпуск к родителям и помню, с каким сожалением и даже горем расстался с Тихвином для возвращения в Морской корпус в конце августа.
8
1. В автографе справа над первой строкой текста сделана пометка «11 апреля 1887 г.» —дата написания.
9
2. Головин Павел Николаевич (1826–1862), капитан 2-го ранга, музыкант-любитель, поэт. Общение с П.Н.Головиным и его сестрой Прасковьей Николаевной Новиковой, пианисткой, ученицей Ф.А.Канилле, имело большое значение для развития будущего композитора.
В учебном сезоне 1857/58 года я учился хуже, вел себя тоже хуже; сидел однажды под арестом. Музыкальные уроки продолжались и шли так себе, но у меня проявилась любовь к музыке. С Головиными я был два раза в опере: в русской (давали «Индру» Флотова) и в итальянской (давали «Лучию») [10] . Последняя произвела на меня большое впечатление: я запомнил кое-что, старался наиграть на фортепиано, слушал даже шарманки, игравшие из этой оперы, пробовал писать какие-то ноты, именно ноты писать, а не сочинять.
10
3. Оперу Флотова «Индра» Н.А.Римский-Корсаков слушал между 30 августа и 9 сентября, а «Лучию» Доницетти —в первый раз 9 сентября 1857 г. Впечатления от этих первых посещений оперных театров описаны в неопубликованных письмах к родителям от 9 и 15 сентября 1857 г. (Архив Н.АРимского-Корсакова в РНБ).
Старший брат мой вернулся из дальнего плавания и был назначен командиром артиллерийского корабля «Прохор». На ле-то он взял меня в плавание. Мы стояли целое ле-то в Ревеле, производя стрельбу в цель. Брат старался приучить меня к морскому делу: учил управляться на шлюпке под парусами, посылал на работы. Жил я у него в каюте, а не с прочими воспитанниками. Во время тяги вант я, стоя на выбленках под марсом бизань-мачты, упал в море, — к счастью, в море, а не на палубу. Я выплыл, меня подхватили на шлюпку, и я отделался только испугом и небольшим ушибом (вероятно, о воду), наделав страшный переполох и напугав, конечно, брата [11] . В конце лета я ездил в отпуск в Тихвин.
11
4. Падение с вантбизань-мачты произошло, видимо, 23 июня 1858 г. В письме к родителям Воин Андреевич писал 30 июня: «С Никой неделю тому назад был случай, который поможет ему вылечиться от рассеянности… Он стоял на вантах и до того замечтался, что не держался за них руками. В это время лопнула одна снасть, ванты встряхнуло от сотрясения мачты, и он слетел в воду, да счастье еще, не задел ни за что при падении… Он порядочно испугался, но, к счастью, это не произвело на него такого впечатления, чтобы он потом робел лазать» (Семейный архив Римских-Корсаковых).
Сам же Николай Андреевич сообщил родителям о падении только через месяц: «Свалиться из-под марса —ведь это выше, чем с седьмого этажа», — писал он 23/V1858 г. Отрывок из этого письма цитирован в книге А.Н.Римского-Корсакова «Н.А.Римский-Корсаков. Жизнь и творчество». Вып. 1. С. 57.
В учебный 1858/59 год я учился совсем неважно, вел себя сносно [12] . Слышал на сцене «Роберта», «Фрейшютца», «Марту», «Ломбарды», «Травиату»; «Роберта» я полюбил ужасно. Опера эта была у Головиных в виде клавираусцуга, и я проигрывал ее. Оркестровка (хотя я этого слова не знал) казалась мне чем-то таинственным и заманчивым. До сих пор помню впечатление звуков валторн в начале романса Алисы (E-dur). Кажется, в тот же год я видел во второй раз «Лучию» и занимался потом переложением финала этой оперы в 4 руки с 2 рук, чтобы было удобнее играть. Делал я еще какие-то подобные переложения, но чего именно —не помню [13] .
12
5. Еженедельные отчеты родителям о баллах за научные предметы отнюдь этого не подтверждают. Учение как в предшествующие, так и в следующие годы шло вполне удовлетворительно. См. письма к родителям из корпуса (Архив Н.А.Римского-Корсакова в РНБ).
13
6. Дополнением к этим строкам могут служить выдержки из писем к родителям 1858 г.: «Я теперь научился хорошо перекладывать ноты из двух в четыре руки и обратно, также из нот для пения ноты для фортепиано. Так я сделал „Увертюру к Роберту-Дьяволу“, „Адский вальс“ оттуда же, дуэт из „Жизни за царя“, последнее трио» (18/V 1858 г.). «Я почти каждое воскресенье занимаюсь переделкой» нот из двух рук в четыре и из нот с пением и ноты для фортепиано. Таким образом польский из «Жизни за паря» я аранжировал для четырех рук и многие другие пьесы(14/ХИ 1858 г.) (Архив Н.А.Римского-Корсакова в РНБ).
В тот же год я слышал «Жизнь за царя» (Булахова, Леонова, Булахов, Петров, капельмейстер Лядов) [14] .
14
7. Оперу «Иван Сусанин» Глинки Николай Андреевич впервые слышал 17 апреля 1858 г. и свои впечатления описал в письме к родителям от 20 апреля.
Головины и их общество были любители итальянской оперы. Россини считался ими особенно серьезным и вцсоким композитором. Слушая их разговоры, я считал долгом всему этому верить, но втайне влекло меня больше к «Роберту» и «Жизни за царя». В кружке Головиных говорилось, что «Роберт» и «Гугеноты» прекрасная и ученая музыка. «Жизнь за царя» они тоже одобряли, но о «Руслане» говорили, что эта опера, хотя и весьма ученая, гораздо слабее и ниже «Жизни за царя» и вообще, что это скучно. Улих говорил, что «Жизнь за царя» очень карашо. Разговоры о «Руслане» были вызываемы моими расспросами. У Головиных были ноты из «Руслана» —«Чудный сон», «Любви роскошная звезда» и «О, поле», которые я нашел и сыграл. Эти отрывки из незнакомой мне оперы понравились мне ужасно и заинтересовали меня в высшей степени; на них я, кажется, в первый раз ощутил непосредственную красоту гармонии. Я расспрашивал П.Н.Головина о «Руслане» и при этом встречался с вышеприведенным мнением. С Улихом я играл в 4 руки марш из «Пророка» и «Hebrden»; то и другое мне нравилось. О другой какой-либо симфонической музыке я не имел понятия. В этот год я пробовал что-то сочинять, частью в голове, частью на фортепиано, но ничего у меня не выходило; все это были какие-то отрывки и неясные мечтания. Занятия переложениями с 2 рук на 4 все-таки продолжались (перекладывал я что-то из «Руслана»). С Улихом выучил две сонаты Бетховена —одну с валторной (F-dur), другую со скрипкой (тоже F-dur). Улих приводил валторниста (кажется, Тернера, тогда еще молодого) и скрипача Мича. Я играл с ними эти сонаты. В 4 руки я играл с П.Н.Новиковою, сестрою Головина.
Ле-то 1859 года я был опять на корабле «Прохор» с братом. Учебные года 59/60, 60/61 я учился посредственно, а летом был в плавании на корабле «Вола» (командир Тобин). Страсть к музыке развивалась. В сезон 59/60 года я бывал в симфонических концертах, даваемых дирекцией импераорских театров в Большом театре под управлением Карла Шуберта, а также был в одном из университетских концертов. В театре слышал «Пасторальную симфонию», «Сон в летнюю ночь», «Арагонскую хоту», антракт из «Лоэнгрина», «Прометея» Листа; другое не помню. В университете слышал 2-ю симфонию Бетховена, «Erlkong» Шуберта (пела Лагруа) [15] . С П.Н.Новиковой я играл в 4 руки симфонии Бетховена, увертюры Мендельсона, Моцарта и т. д. Таким образом, я пристрастился к симфонической музыке. Второй симфонией Бетховена, особенно концом Larghetto (флейта), я наслаждался при исполнении ее в университете; «Пасторальная симфония» меня восхищала; «Арагонская хота» просто ослепила. В Глинку я был влюблен. «Сон в летнюю ночь» тоже обожал. Вагнера и Листа не понимал —«Прометей» оставил во мне впечатление чегото неясного и странного. В опере слышал «Моисея» Россини, «Гугенотов», какого-то «Дмитрия Донского», «Марту», «Фрейшютца», опять «Жизнь за царя» и, наконец, «Руслана» [16] . На имевшиеся карманные деньги я скупал понемногу отдельные нумера из «Руслана». Список отдельных нумеров на обложке издания Стелловского манил меня к себе какою-то таинственностью. Персидский хор и танцы у Наины мне несказанно нравились. Помню, что я переложил мелодию персидского хора для виолончели и дал играть О.П.Денисьеву (родственнику Головиных), а сам играл остальное на фортепиано. Денисьев играл фальшиво, и у нас ничего не вышло. Почему-то я переложил «Камаринскую» для скрипки и фортепиано и играл ее с Мичем. В тот же год, как упомянуто выше, я услыхал «Руслана» на сцене Мариинского театра и был в неописуемом восхищении. Брат подарил мне полную оперу «Руслан» в 2 руки, только что вышедшую тогда в этом виде. Сидя одно воскресенье в корпусе (нас не пустили домой в наказание за чтото), я не вытерпел и послал сторожа купить мне на имевшиеся 10 рублей полную оперу «Жизнь за царя» в 2 руки и с жадностью рассматривал ее, вспоминая впечатление от исполнения на сцене. Я уже знал, как видно из предыдущего, довольно много хорошей музыки, но наибольшая моя симпатия лежала к Глинке. Я не встречал только поддержки в мнениях окружавших меня тогда людей.
15
8. Из письма к родителям от 3/X11859 г.: «Вчера я был в концерте университетском и слышал Вторую симфонию (D-dur) Бетховена и вышел оттуда в восхищении. Это просто чудо что такое!» Лагруа в этом концерте, видимо, не участвовала, так как Н.А.Римский-Корсаков упоминает в том же письме об участии певицы Неведомской (ария Бетховева) (Архив Н.А.Римского-Корсакова в РНБ).
16
9. По письмам Н.А.Римского-Корсакова к родителям не удалось точно установить, когда он впервые слушал «Руслана и Людмилу». В письме от 23/11 1861 г. сообщается только: «Вероятно, я уже вам писал, что мне удалось нынче посмотреть также „Руслана и Людмилу“, которая шла, впрочеМ, прескверно». Вторично Римский-Корсаков слышал эту оперу 14/X1861 г. (Архив Н.А.Римского-Корсакова в РНБ)
Как музыкант, я был тогда мальчик-дилетант в полном смысле слова. С Улихом занимался несколько лениво, пианизма приобретал мало; в 4 руки играть ужасно любил. Пения (кроме оперы), квартетной игры, хорошего исполнения на фортепиано я не слыхал. О теории музыки понятия не имел, не слыхивал ни одного названия аккордов, не знал названия интервалов; гамм и их устройства твердо не знал, но сообразить мог. Тем не менее, я пробовал оркестровать (!) антракты «Жизни за царя» по имевшимся в фортепианном переложении надписям инструментов. Разумеется, черт знает что выходило, видя, что не клеится, я ходил раза два в магазин Стелловского, где просил мне показать имевшуюся у них оркестровую партитуру «Жизни за царя». Наполовину я в ней ничего не понимал, но итальянские названия инструментов, надписи «со!» и «соте sopra», различные ключи и транспонировка валторн и других инструментов представляли для меня какую-то таинственную прелесть. Словом, я был 16-летний ребенок, страстно любивший музыку и игравший в нее. Между моими дилетантскими занятиями и настоящею деятельностью молодого музыканта, хотя бы ученика консерватории, было почти столько же разницы, как между игрой ребенка в солдаты и войну и настоящим военным делом. Никто меня ничему тогда не выучил, никто не направил; а было бы так просто это сделать, если б был такой человек! Однако Улих сознавал мои музыкальные способности и сам отказался давать мне уроки, говоря, что следует обратиться к настоящему пианисту. Мне взяли в учителя Ф А.Канилле, не помню по чьей рекомендации. С осени 1860 года я начал брать у него уроки на фортепиано [17] .
17
10. Знакомство с Федором Андреевичем Канилле произошло, очевидно, по рекомендации Прасковьи Николаевны Новиковой (сестры П.Н.Головина), которая была его ученицей. Первое свидание Николая Андреевича с Ф.А.Канилле состоялось 6 сентября 1859 г. «Сегодня у Прасковьи Николаевны был учитель, г-н Канилле, который считается первым пианистом в С.-Петербурге и которого брат хочет взять вместо прежнего. Он слушал мою игру и похвалил; сам играл и, правда, превосходно». — писал Римский-Корсаков родителям. Первый урок состоялся 20 сентября 1859 г. (см. его письма от 6 и 20 сентября 1859 в РНБ).
Канилле Федор Андреевич (1836–1900) — выдающийся пианист и педагог. Учился у Петербургского пианиста Н.И.Морейского. Первое концертное выступление его состоялось в 1850 г., когда ему, по сведениям, сообщенным в рецензии «СПб. ведомостей», было всего тринадцать лет. С 1861 г. Ф.А.Канилле состоял преподавателем по классу фортепьяно в
Придворной певческой капелле. Был близок с М.А.Балакиревым и другими членами его кружка, ввел в этот кружок молодого Н.А.Римского-Корсакова, выдающееся дарование которого было очевидным для Канилле. Дружественные отношения между учеником и учителем сохранились до самой смерти Федора Андреевича.
Ф.А.Канилле принадлежит переложение для ф-но в 4 руки симфонической поэмы М.А.Балакирева «Русь». Николай Андреевич посвятил своему учителю Первую симфонию e(es)-moll, соч. 1, а также романс «Встань, сойди! Давно денница» (соч. 8, № 4).
Ф.А.Канилле дважды выступал в концертах Бесплатной музыкальной школы: 6/V 1864 г. он исполнял «Концертштюк» Р.Шумана, a 22/1865 г. — 2-й концерт Ф.Листа. В отзыве о втором выступлении Ц.А.Кюи писал: «Исполнял этот концерт г. Канилле и исполнял прекрасно; не говоря уже об отчетливости, верности и силе, самый смысл сочинения, к роду которого мы еще мало привыкли, был передан очень верно. Самый выбор пьесы обличает в г. Канилле не только отличного пианиста, но и исполнителя, готового служить современному искусству» («С.-Петербургские ведомости», 1865, № 100).
О ФА.Канилле см. рецензии в «СПб. ведомостях» за 1850 г. № 18; 1852 г. № 45; 1864 г. № 60; 1865 г. № 100, а также письма Н.А.Римского-Корсакова к родителям из Морского корпуса от 6 и 20/X и 3/X1859 г. (Архив Н.А.Римского-Корсакова в РНБ).