Летопись мужества
Шрифт:
Теперь я увидел новых беженцев: закочевали станки, заводы. Я видел их в пути. Они ночевали на узловых станциях. Вчера я побывал на новоселье. В нескольких десятках километров от города в пустоши работает большой завод. Там изготовляют авиапулеметы и приборы для сбрасывания бомб. Этот завод не построен здесь, он сюда приехал, это завод-беженец.
Еще недавно здесь была мастерская телег, старых русских телег, связанных со степью, с грязью, с медлительной жизнью захолустья. В кузнице под открытым небом горели печи петровских времен. Построили крыши, залили землю асфальтом, и сложные машины верещат не замолкая.
Завод
Десять лет тому назад я видел, как люди строили Кузнецк. Это было суровой эпопеей. Среди тайги росли громадные корпуса. Люди в землянках говорили о садах будущего города.
Тогда люди умирали за мечту. Теперь они умирают за дыхание, за родной дом, за самое простое и за самое нужное.
Рабочие работают по двенадцать часов: две смены. Они приехали из Киева с семьями. Они живут в тесноте. Трудно с продовольствием, но поразительна сила духа. Люди говорят: «Ничего, справляемся. Лишь бы выиграть войну». У всех людей большое горе: не то, что не привезли сахара или табака, не то, что тесно в крохотной комнатке. Нет, их горе другое: родной город узнал вражеское иго. И они лихорадочно спрашивают: «Не слыхали вы, что они наделали в Киеве?»
У одного старого токаря немцы расстреляли в Киеве сына. Он не плакал, получив страшную весть, пошел сразу на работу. Я говорил с ним. Он нежно гладил ствол пулемета, как руку друга. Он повторял цифры производства. Для него работа теперь единственный душевный выход, единственное оправдание того, что он жив, когда его шестнадцатилетний Засюк расстрелян.
Авиаприборы легки и точны. Они похожи на ювелирные безделки. Их делают среди пустыря, среди грязи, их делают люди, потерявшие кров и близких.
Я был на другом пустыре. Там ставят станки из Москвы. Через неделю еще один бродячий завод начнет работать.
Я не раз говорил о силе русского сопротивления. Русский может жить так трудно, что вспоминаешь древних подвижников. Сон России двадцатого века был сном об американской машинной цивилизации. Заводы становились храмами. Но вот настали дни испытаний, и оказалось, что русские могут работать на усовершенствованных станках, как их деды работали в поле с деревянным плугом. Чем глубже заходит враг в нашу страну, тем жестче становится сопротивление.
Мы будем делать пулеметы, самолеты, танки - на бивуаках, в пустыне, в лесах. Мы поразим мир нашим упорством. Но пусть помнят наши друзья за проливом и дальше, за океаном: мы потеряли много наших промышленных центров, мы потеряли приднепровские города с их мощными заводами, руду Кривого Рога, Харьков, уголь Донбасса. Заводы Ленинграда и Москвы ушли на восток. Рабочий из Киева, тот, сына которого убили немцы, делает пулеметы. О нем можно написать чудесную поэму. Но сейчас нам не до поэм. Пусть помнят о судьбе этого токаря рабочие Англии и Америки. Сейчас стыдно уговаривать и поздно доказывать.
6 ноября 1941 года
Праздник в этом году омрачен развалинами и могилами. Прежде 7 ноября московское радио передавало радиоперекличку
На этом фронтоне год тому назад висели яркие полотнища. Теперь мусор, щебень - здесь разорвалась фугаска. Под ногами звенят осколки стекла. Год тому назад подростки танцевали на этой площади. Теперь они сражаются на Можайском шоссе. Многие из них погибли… Есть пафос и есть трагизм в этой двадцатичетырехлетней годовщине революции.
Люди моего поколения прожили чуть ли не полжизни до Октябрьской революции. Наша жизнь была как бы расколота пополам. Молодые не знали дореволюционной России. Все, что принесла революция, прекрасного или тяжелого, было для них естественным, как воздух. Они умирают за свою жизнь, за нечто глубоко родное, органичное. Для них революция и родина - одно.
Теперь не время оглядываться назад. Мы лихорадочно ждем сводок. Нас мучает вопрос: что с Тулой? Нам не до исторических оценок. И все же на одну минуту в канун 7 ноября хочется задуматься, вспомнить, взвесить. Было много замечательного. Было и немало ошибок. Иногда превосходно задуманное плохо выполнялось. Но кто осмелится отрицать, что наша революция самое большое социальное движение века, что она изменила огромную страну, что она дала глобус в руки пастуху и спаяла в одно сто народов, дотоле враждовавших? Даже люди, сурово осуждавшие наш строй, с волнением прислушиваются к грохоту подмосковных батарей: неужели тирольскому изуверу суждено разрушить русский дом и русскую мечту?
Мы не скрываем от себя правды. Против нас Германия - страна, в четыре недели победившая Францию, страна, захватившая десять государств, страна, успешно сражавшаяся и в Норвегии, и в Ливии. Германия бросила против нас все свои силы. Ей удалось занять огромные территории. Мы потеряли большие промышленные центры, руду Кривого Рога, уголь Донбасса, заводы Днепропетровска и Харькова. Заводы Ленинграда и Москвы перешли на положение беженцев. Экономика страны поколеблена вражеским нашествием. Миллионы и миллионы беженцев, оставшиеся без крова, заполнили и без того уплотненные города тыла. Жизнь государства и жизнь каждого из нас стала тяжелой. Я внесу в эту картину личную ноту, чтобы она звучала не по-газетному. Погибли мои книги и рукописи - все, над чем я работал. Многих из моих близких и друзей нет в живых. Мои слова могут повторить и другие. Да, мы много, очень много потеряли. И все же мы с верой смотрим вперед. Ветер гасит спичку, и ветер разжигает костер. Горе разжигает русское сопротивление.
Наша вера не слепая. Мы знаем стойкость русского народа. Защита Ленинграда - эпопея, достойная великого города. На Москву с восхищением смотрят народы всего мира, и никогда Москва не казалась такой светлой, как теперь, - затемненная, побратавшаяся с ночью, искалеченная немецкими бомбами. Я видел резервы - прекрасно снаряженные, обученные дивизии. Я видел заводы, эвакуированные из Москвы, которые уже работают на новых местах. Я видел школы летчиков. Я знаю, что такое промышленность Урала, Сибири. «Еще есть порох в пороховницах», - говорили наши отцы.