Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Шрифт:
Сейчас он все узнает, сейчас!.. Кундо стамеской разбил стекло. За ним была такая же бетонная стена. Камуфляж…
И тут Кундо увидел на столе телефон. Обычный черный аппарат с крутящимся диском.
Он медленно снял трубку, мгновенно казенный механический голос что-то кратко отрапортовал в ухо. Судя по интонации, доложился — ждет распоряжений.
— Алло… Алло! — крикнул Кундо.
Теперь он слышал только настороженное, выжидающее дыхание. Затем раздался щелчок, и дежурный отключился.
Напрасно Кундо набирал на диске разные цифры — телефон молчал. Кундо с размаху швырнул его в стену. Аппарат развалился на куски.
Он проснулся. Правая рука сжимала стамеску, на левой — выделялась царапина. Во сне поцарапался?.. Он встал и подошел к окну, повсюду уже который день плавился, клубился туман, затопив город.
Сходить к врачу? Скажут, бред, это естественно в вашем состоянии. Успокойтесь. Дадим хорошее снотворное. Психоневрологический криз… Знакомые слова!
Ныли ноги. Они всегда у него мерзли осенью, сказывалась южная кровь, и он обязательно надевал на ночь толстые носки. Сейчас они были протерты, лохматились, из них торчали голые пальцы. Когда он успел изодрать? Где? Неужели там, в лабиринте?..
Голова раскалывалась, он принял обезболивающее и, боясь вернуться в кровать, задремал у окна в кресле.
Новая ночь застала его, вероятно, в том же черном бетонном коридоре — на упорном бессмысленном пути. Он шел ощупью, придерживаясь рукой стены. И жалел, что нет фонарика. Завтра — если будет завтра — он пойдет и купит самый мощный.
Он так и не знал, ночь здесь или день, — скорее, уж ночь, как и там, в Лондоне, потому что было темно. Почему раньше вокруг был хотя бы серый, сумеречный свет, а здесь никакого?.. Может, тогда каким-то образом отсвечивала сама серая краска стен? А теперь… Заядлый курильщик, он внезапно вспомнил про сигареты и спички в кармане пижамы — спички! — нашарил их и торопливо зажег. Стены оказались такими же черными, как и в том кабинете с телефоном.
Сколько он пробирался в темноте, пока вдруг слабо не посветлело впереди смутной зеленоватой дымкой, не помнит. Он ускорил шаг. Затем побежал…
То же самое: бесконечный, перебитый поперечными переходами коридор, и опять двери, двери, двери, исчезающие вдали запятыми своих железных ручек, — только здесь было почему-то светлей от грязновато-зеленых теперь, а не черных стен.
Мутно-серое, угольно-черное, зеленоватое… Он неожиданно вспомнил тот листок — бланк? — с типографским кружочком, разделенным на пять разноцветных частей. Выходит, это был своего рода общий план?! Значит, из серого — в черный, а из черного — в зеленый сектор?.. Теперь ему стало немного легче, так можно определять отрезки пути. Среди невиданного однообразия нужна была хоть какая-то точка отсчета.
И здесь он заглядывал в комнаты-отсеки. Везде те же, только зеленоватые, стулья и лампы. Кабинета, подобного тому, с телефоном, больше не попадалось. Наверное, пропустил. Не открывать же все двери подряд.
И вот… Когда коридор вдруг начал заметно изгибаться направо, Кундо не поверил глазам своим.
Он уже привык к прямым линиям и углам. Ведь раньше остановись на любом перекрестке, коридоры неумолимо прямо уходили и вперед, и назад, и направо, и налево, как зеркальные отражения. Сверни, дойди до нового, любого перекрестка, и все
А тут — изгиб! Коридор впереди явственно уходил направо и скрывался за поворотом. Кундо настороженно двинулся по левой касательной коридора, по стороне большой дуги, чтобы заранее увидеть, что же там впереди.
За поворотом, по правой стене, длинным изгибом тянулась металлическая рама окна с мелкими клетчатыми стеклами. Кундо приблизился… Это были обычные стекла, слегка припорошенные пылью. Он протер один из квадратиков рукавом.
Но за бездонным провалом внутреннего двора Кундо разглядел лишь глухую противоположную сторону здания, прорезанную на его уровне таким же изгибом окна. Отсюда никак нельзя было увидеть сам двор. Этаж — куда подевались все лестницы? — находился слишком высоко, а еще выше закрывала небо тоже застекленная решетчатая конструкция купола, обнимавшая весь двор. Сквозь купол смутно проглядывал дневной свет.
Кундо заметил над головой оконный крючок, скинул его стамеской, легко отодвинул фрамугу и высунулся чуть ли не по пояс наружу.
Глубоко внизу была замкнутая каменная площадка двора с несколькими арочными проездами. Из них высовывались хвосты грузовиков-фургонов. Во дворе суетились фигуры в касках и в одинаковой тускло-оливковой, неразличимой в подробностях форме. Одни натужно подавали в машины тяжелые связки толстых канцелярских папок. Другие подгоняли жалкие группки босых людей в полосатой одежде по сходням, как скот, в кузова грузовиков.
Только один человек — негнущийся зеленоватый плащ до пят — стоял неподвижно и распоряжался резким взмахом руки.
С купола срывались капли и летели пунктирами вниз. Человек в плаще отряхнул рукав, невольно поднял голову и замер. Какое-то мгновение он и Кундо смотрели друг на друга.
Кундо отпрянул и захлопнул окно. Тут только он как бы взглянул на себя со стороны: его полосатая пижама явно напоминала одежду тех, кого загоняли в машины. Разве что он был не бос, в толстых теплых носках, но этого снизу не увидишь. Со двора донеслись невнятные отрывочные команды и уже знакомый топот сапог.
Где-то за стеной послышался гул поднимающегося лифта.
Кундо бросился назад по коридору и… Он лежал на кровати.
За окном стояла ночь со светящимся ореолом вокруг одинокого фонаря. Туман рассеялся. Вдали, на Таймс-сквер, торчала белая макушка подсвеченного небоскреба с причудливыми, угольчатыми окнами.
Кундо, не вставая, пошарил по тумбочке, вспомнил, что сигареты в кармане пижамы, и сунул туда руку. Пальцы наткнулись на какой-то посторонний, сложенный вдвое листок. Кундо даже помедлил, прежде чем достать. Сигареты, спички, платок… А это откуда?