Летучий голландец
Шрифт:
За одной из клеток Уилл заметил плеск и повел плот туда, надеясь, что это кто-то уцелевший. На самом деле то была зебра, вся покрытая нефтью. Заметив их, она поплыла к плоту; ее глаза были дикими от страха. Зебре удалось закинуть передние копыта на плот, и она попыталась взобраться; плот едва не перевернулся под ее весом. Уилл поднял весло и сильно ударил зебру по носу, пытаясь отогнать ее. Роуленд одной рукой держался за плот, а другой схватил Еву: она начала соскальзывать в море. Уилл продолжал колотить зебру, пока та не оставила своих попыток и не уплыла.
Несмотря ни на что, Уилл продолжал поиски,
– Теперь нам лучше убраться отсюда, – сказал наконец Уилл.
Плот начал медленно отплывать от корабля в открытое море, когда произошла любопытная вещь. Из моря высунулась чья-то рука, вся в нефти, и схватила Еву Соррентино за левую руку, свисавшую за борт.
Роуленд подумал, что спасся кто-то из членов экипажа. Но голова и плечи, показавшиеся из воды, принадлежали крупной обезьяне, которая жалобно смотрела на них своими карими глазами. Уилл снова поднял весло и бил обезьяну по голове, пока у нее не потекла кровь. Животное отпустило Еву и отплыло от плота. На руке Евы остались три глубокие царапины в том месте, где ее схватила обезьяна, но девушка так и не пришла в сознание.
Солнце уже почти зашло, и Уилл отвел плот примерно на милю от «Потерянного счастья», когда два конца судна наконец с грохотом сомкнулись, и оно провалилось в глубины моря. Теперь плот продолжал плыть на запад, лишь слегка направляемый веслом. Когда стемнело, Уилл совсем перестал грести и прижался к Еве, чтобы согреть ее – а может, себя, потому что остался без рубашки. Вскоре откуда-то с востока донеслось громогласное журчанье, напугавшее их – как будто кто-то спускал воду из гигантской ванны. Еще некоторое время после этого воздух отвратительно пах. Потом очистился, и все звуки утихли, кроме волн, бившихся о плот. На их пути попадались клочья тумана, но теперь это был прохладный северный туман. Волны, что иногда заливали плот по краям, были, как и положено, холодными – ледяная вода северного моря. Успокоенный, Роуленд тоже наконец заснул.
11
Холодная вода ударила Роуленда Вандерлиндена по лицу. Он выплюнул соль – и сон – и огляделся. Ночное небо покрывали синяки после драки с рассветом – драки, которую оно проиграло: из-за восточной стены мира выглядывало солнце. Светило напомнило Роуленду о красном воспаленном глазе одного старого волхва, которого он однажды встретил в деревне на краю пустыни: старик натирал свои глаза пеплом, чтобы выглядеть еще более устрашающе.
Роуленд начал дрожать, но не от этого воспоминания: на нем были только рубашка и брюки, а морской бриз был холодным. Он позавидовал Уиллу и Еве, которые лежали на другом конце плота, обнявшись, как любовники. Уилл открыл глаза.
– Ты ничего не слышишь? – спросил он тихо. Роуленд прислушался.
– Нет.
– Послушай снова, – сказал Уилл.
Роуленд послушал. Ничего, кроме плеска волн о плот. А потом он услышал далекий грозный грохот. «Только не это!» – подумал он. Сердце забилось быстрее, и он схватил весло, напряг глаза и стал всматриваться в горизонт, ища источник зловещего звука. И снова услышал грохот, шедший с той стороны, которую еще не осветило солнце. Он слышал его снова,
– Прибой! – сказал он.
Теперь Ева тоже открыла глаза. Они с Уиллом расцепили объятия, и все трое начали всматриваться во мрак. Там, на расстоянии всего нескольких сот ярдов, был он – черный контур острова на фоне океанского горизонта, который был уже не таким темным.
– Остров не очень большой. Надо постараться не проскочить мимо, – сказал Роуленд. Он дал Уиллу весло. – Управлять будешь ты, – сказал он и соскользнул за борт.
Холодная вода на секунду парализовала его, но он схватился за край веревки и стал молотить окоченевшими ногами, очень медленно толкая плот в сторону берега. Так он плыл минут десять или даже больше.
Потом что-то густое и лохматое, что-то кошмарное обвилось вокруг его ног. В панике Роуленд отчаянно задергал ими, пытаясь залезть на плот.
– Уилл! – закричал он.
Уилл Драммонд нагнулся над ним и поднял весло, готовый ударить того, кто схватил Роуленда, кем бы тот ни был. А потом опустил весло.
– Все в порядке, – сказал он. – Твои ноги запутались в водорослях, и все.
Роуленд поверил ему, потому что уже почувствовал, что ноги достали дно. Плот застрял на камнях там, где было уже по пояс. Уилл помог Еве слезть в воду, и все трое шли вброд последние пятьдесят ярдов до берега, а потом, с трудом передвигая ноги, по песку к дюнам, окруженным чахлым кустарником. Они нашли ложбину, укрытую от морского ветра. Солнце стояло уже высоко, и воздух постепенно теплел. Замерзшие и промокшие, они сели на землю.
В ложбину заскочила черно-белая собака, увидела их и убежала, повизгивая от страха.
Роуленд встал, удерживая равновесие на непривычно качающейся почве. Он проследил взглядом, куда побежала собака, но не увидел ничего, кроме высоких дюн.
– Пойду посмотрю, – сказал он. – Может, у нее есть хозяин.
Уилл тоже попробовал подняться, но тут же снова сел, морщась от боли. Закатал штанину на правой ноге. Под коленом был глубокий порез длиною в шесть дюймов. Колено страшно распухло.
– Я лучше немного посижу, – сказал он. Ева заговорила впервые.
– Нехороший порез, – сказала она. Потом посмотрела на свою собственную левую руку и потрогала багровые царапины.
– Я не помню, откуда они взялись, – сказала она. Роуленд хотел рассказать, как Уилл защищал ее от обезьяны, но побоялся, что она не оценит.
– Оставайтесь здесь оба, – сказал он.
Роуленд увидел белое здание маяка на ближайшем мысе. В пятидесяти ярдах позади него, на холме за высокими дюнами, стоял дощатый домик; его труба рисовала на голубом утреннем небе белые каракули.
Когда Роуленд подошел, черно-белая собака подбежала к нему, а потом понеслась обратно в домик, встала у двери и залаяла – пронзительно и нервно.
Роуленд продолжал идти, собака продолжала лаять.
Дверь домика открылась.
– Робби! Тихо! – закричал коренастый человек в мятой одежде – не старый, но лысый, с остатками черных волос и черной бородкой с проседью. Он был потрясен, увидев Роуленда у своих дверей, но все же исключительно вежлив:
– О, к нам гость! – сказал он. – Так-так! С вами все в порядке?