Летящая на пламя

Кинсейл Лаура

Нет, не его прямота останавливала Олимпию, а собственная трусость. Она все еще колебалась, не в силах преодолеть себя. Да, причиной ее скрытности были жалкая трусость и стыд, испытываемый оттого, что она не может сама справиться с обрушившимися на нее невзгодами. Но хуже всего был парализующий все ее существо страх, страх, от которого комок подкатывал к горлу и мешал говорить каждый раз, когда Олимпия бросала взгляд на Шеридана и видела не своего воображаемого героя, простого и надежного юношу с веснушчатым лицом,

робеющего совсем по-мальчишески, а реального земного мужчину — из плоти и крови, самоуверенного, задающего ей острые вопросы по существу и желающего знать всю ее подноготную.

Олимпия испытывала тайный страх еще и от мысли, что когда Шеридан узнает действительно все, он будет просто вынужден ей помочь, а это значит, события начнут развиваться с бешеной скоростью и для нее уже не будет дороги назад. Но справится ли она с той ролью, которую ей уготовила судьба? Олимпия сомневалась в этом и боялась оказаться не на высоте.

— Все это так сложно, — пробормотала она. Шеридан хмыкнул:

— Если это дело связано с европейской политикой, в которой сам черт ногу сломает, то я не сомневаюсь, что свихнусь от всех этих бредовых интриг и государственных интересов. И все же я готов рискнуть, выслушав вас.

И видя его пристальный, слегка нетерпеливый взгляд, устремленный на нее, Олимпия отбросила прочь все сомнения.

— Вы знаете, где расположен Ориенс? — спросила она, вздохнув.

— Где-то между Францией и Савойей. Точка на карте размером с чаинку. — Шеридан выразительно махнул рукой. — Конечно, все это было до Бонапарта. А где эта страна находится сейчас, один Бог знает.

— Там же, где и раньше, — заверила его Олимпия. — Венский конгресс объявил ее суверенным государством и восстановил на троне моего дедушку.

— Какое счастье! Впрочем, я совсем забыл, у вас ведь в скором будущем произойдет революция. Интересно, такое развитие событий тоже предписал Венский конгресс одним из своих мудрых решений, или восстание явится чистой импровизацией?

— Скорее импровизацией, — сказала Олимпия. — Разве конгресс уполномочен принимать подобные решения?

Шеридан взглянул на нее, а затем вновь занялся пером и стал поглаживать его пальцами.

— Смею заметить, кучка пьяных дипломатов способна на все. Однако прошу вас, продолжайте свой рассказ.

Олимпия оправила складки на платье.

— Понимаете, Ориенсу принадлежат лучшие горные тропы и перевалы, соединяющие Францию с Италией, — сказала она. — Они проходимы в любое время года, даже самой лютой и снежной зимой. Мой дедушка заключил договор с Британией на право пользования этими дорогами.

— Гм. Получив взамен обещание оказать военную помощь в случае конфликта с чрезмерно дружелюбно настроенными соседями, я полагаю.

— Нет, это было бы слишком корыстно с нашей стороны.

— В самом деле? — Шеридану стало смешно. — Ну,

тогда скажем так: ваша страна согласилась скорее стать шлюхой Великобритании, чем быть изнасилованной Францией. Ведь в этом меньше корысти, не так ли?

Изумленная такой речью, Олимпия взглянула на него и залилась краской. Ее неутомимый язычок вновь начал облизывать пересохшие губы.

— Вы снова пошутили, да? Мне так не хочется обижать вас тем, что я не смеюсь над вашими остротами, но я действительно очень часто не понимаю смысла шуток, — начала она поспешно оправдываться.

— Меня это вовсе не огорчает. Я даже считаю подобное качество одним из достоинств человека. И все же мы до сих пор так и не дошли до сути дела…

— Да-да, видите ли… — тихо сказала она, — моя страна слишком мала, и поэтому над ней вечно висит угроза потери суверенитета. В каком-то смысле эпоха наполеоновских войн помогла нам, так как великие государства мира, разбив агрессора, задумались над новым политическим устройством Европы и выразили активную заинтересованность в равновесии сил на континенте.

— Ну да, конечно, — вздохнул Шеридан, — благословенное равновесие сил!

Олимпия нахмурилась.

— Вы говорите так, будто этот принцип вызывает у вас негодование.

— В иерархии человеческих идей я ставлю его на одну ступеньку ниже идеи первородного греха. Звучит прекрасно, но на практике все это выглядит самым жалким образом. Именно из-за этого вашего хваленого принципа я чуть не отправился ко всем чертям в сражении при Наварино. Однако прошу прощения за отступление. — Шеридан сделал легкий поклон в ее сторону. — Я просто закоренелый циник.

Олимпия слегка откашлялась, она с удовольствием выпила бы еще чая, но сэр Шеридан так пристально, не сводя глаз, смотрел на нее, что девушка боялась протянуть руку к чайнику и налить себе еще чашку. Она перевела дыхание и продолжала:

— Я уже сказала, что мой дедушка избрал себе в союзники вашу страну. Но он очень стар… По правде говоря, я никогда в жизни не видела его, по он написал мне, что провозгласил наконец имя престолонаследника…

Затянувшуюся паузу вновь прервал нетерпеливый голос Шеридана:

— Ну и кто же он?

Олимпия, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом, заерзала на месте.

— Мой отец был старшим сыном в семье.

— Ну и?..

— Мои родители умерли, когда я была еще совсем маленькой. Из братьев отца остался в живых только один дядя — принц Клод Николя. По закону наследником трона должен стать именно он.

— Салическое право, — заметил Шеридан. Он стоял, облокотившись одной рукой о мраморную каминную полку и поставив ногу на решетку камина. Пламя бросало красные отблески на его смуглый обнаженный торс, высвечивая мускулистую грудь. — Ну продолжайте, продолжайте! Я — весь внимание.