Летящий с ангелом
Шрифт:
По набережной дошли до здания милиции. У входа стоял БТР с открытыми люками. Проветривался. Вокруг его нагретой солнцем брони лениво прохаживались светловолосые загорелые военные с автоматами через плечо. Штукатурка стен здания милиции в нескольких местах прострелена очередями.
Невдалеке, среди множества неповрежденных частных домов с садами и виноградниками чернел сожженный кирпичный особняк бывшего начальника милиции. Рядом в бетонном лотке каскадами струился зеленоватый поток ручья.
Мы сидели на набережной и молча запоминали окружающее пространство. Море шелестело ленивой голубой волной. Небо разметало по своему фиолетовому ложу белые меха облаков. Дерева и кусты источали вечерние томные
Утром мы отъезжали. Гико подогнал к воротам бунгало броневик и терпеливо драил бока тряпкой. Наша хозяюшка набивала в наши сумки хурму, мандарины, сушеный инжир, мед в банках, веники травы яраути. Брат сидел за столом с печальным Андреем и бритым Робертом, одетым в белую рубашку, и под посошковую чачу производил на клочке бумаги сложные математические расчеты. Закончив, подозвал меня, согласовал итог, вынул из нашей кассы деньги и протянул Валентине. Наша старушка посмотрела на деньги и наотрез отказалась их брать: «Да вы что! Абхазы вас ограбили, теперь и армяне вас грабят?» Мы вдвоем объясняли, что так положено, ведь она столько на нас работала, что для нас это ерундовая сумма, что им еще жить тут зимой и прочее и прочее. Наконец, уговорили, обняли, поцеловали и вытерли платками старческие слезы. Андрей громко вздохнул: его мужское кавказское достоинство не позволяло плакать и обниматься. Он лишь протянул свою крепкую ручищу и, опустив глаза, тихо произнес: «Простите, если что. Не забывайте нас». Я все же обнял его и шепнул ему на ухо: «Я люблю тебя, старик».
Мы забрались в машину, Роберт сел на штурманское место, и мы тронулись. Старики махали руками и глотали слезы.
На таможне пограничники — сначала абхазские, а потом и российские — бдительно перетряхнули наш багаж, тщательно изучили паспорта и билеты на самолет. Почему-то больше всего недоверия вызвала трава яраути. Пришлось рассказывать про Александра Македонского. Но все же нас пропустили.
И мы сели в первый же адлерский автобус. Из окна я поглядывал на адлерскую толпу. Здесь девушки бесстыдно обнажали свои загорелые телеса, и я подумал, что вряд ли нам удастся выполнить свое обещание, данное старой гречанке в Гаграх.
До самолета оставалось достаточно времени, и мы решили заглянуть в шашлычную. Там Роберт пытался шутить и улыбаться, но получалось как-то неубедительно. Они выпили несколько графинов вина, но остались трезвыми.
Роберт проводил нас до самого зала ожидания аэропорта, поставил в очередь на регистрацию и, пожав руки, поплелся навестить жену и детей, живущих рядом с аэропортом.
Через пару часов морозный российский воздух обжигал наши загорелые физиономии. В автобусе на нас оглядывались.
— Ты чувствуешь, как на меня смотрят! — заметил наблюдательный брат с чувством глубокого удовлетворения.
— А я всегда говорил, что ты самый красивый, умный и талантливый. И что характерно, с высшим образованием!
— Это несомненно! По поводу поездки в Египет сообщу дополнительно.
Через несколько месяцев из Адлера пришло письмо от Валентины. Она сообщала, что в Роберта стреляли и тяжело ранили. Он несколько месяцев пролежал в госпитале. Чуть позже Сергей по телефону сообщил, что его отец Андрей умер от прободной язвы желудка. Тихо и спокойно умер, никого не побеспокоив — как заснул. Я подумал тогда, что не от язвы, а от усталости. Просто он устал жить. В ближайшее воскресенье после получения письма я пошел в церковь и заказал панихиду. После этого на душе стало спокойно. Я понял, что наш печальный добрый старик тихо и мирно отошел в место тихое и мирное. «Я люблю тебя, старик, я тебя не забуду», — прошептал я, выходя из церкви.
С ума сойти
Первые месяцы вольной жизни провел я в… психдоме. А что такого! Брат предложил
Идейным вдохновителем мероприятия выступала мама брата Эрика Ивановича — Марта Алексеевна. Она давно вышла на пенсию, но ее связи и пробивная способность использовались психиатрией до сих пор. Прежде чем взять меня на высокую должность, брат устроил смотрины. Его мама вызвала меня в кабинет. В дверях брат посторонился, я вошел и увидел на фоне окна стройный девичий силуэт. Но вот девушка обернулась, — над тонкой фигуркой улыбалось ухоженное лицо пожилой женщины. Видимо, ей понравился произведенный эффект: она с удовольствием наблюдала за моей мимикой. С тем же удовольствием троюродная тетка поделилась рецептом своей молодости: ни хлеба, ни мучного, но через день трехчасовая тренировка. Она занималась плаваньем, теннисом и бегом. Да, вот это поколение! Не мы…
Суть разговора состояла в том, что мне придется иметь дело с большими наличными деньгами, поэтому самое главное — это не воровать много. Мне же определили персональную долю — десять процентов от стоимости выполненных работ. В своем кабинете я пролистал толстый том сметы, нашел итоговую сумму и убрал один ноль. Мамочки! …Сумма, которая мне причиталась, вдохновляла на самый ударный труд.
Мне предстояло исполнять роль заказчика. Подрядчиком у меня работал начальник отделочного участка строительного управления Федор Светланович. «Может, Степанович?» — «Нет, Светланович!» Ну и имена у них тут, свихнуться можно. Впрочем, мне ли беспокоиться насчет психики? Помощь окажут профессионально и прямо на рабочем месте. Первый раз я общался с Федором Светлановичем по телефону. Он говорил старческим хрипловатым голосом, несколько раз вставил «мне, на старости лет», «я старый, больной человек». Когда же мы встретились лично, оказалось, что это парень лет двадцати пяти. На мое недоумение он пожал плечами: «Это я сегодня с виду моложав. Просто успел зарядку сделать, новые зубные протезы вставил и йогурт выпил. А обычно стар и немощен, да…»
Федя объяснил, что качество работ пусть меня не волнует. За такую цену и качество будет что надо. Проблема одна: планировка. После утверждения проекта оказалось, что забыли разделить психов по категориям: буйные, тихие, наркоманы и алкаши. Мы с Федей посидели вечерок и сами в проекте нарисовали перегородки. Проход из одного отделения в другое сделали через служебные помещения — это чтобы психи разных категорий не встретились, и какой-нибудь партийный буйный не откусил ухо обычному творческому алкашу.
Показали проект Марте Алексеевне. Она одобрила и поставила визу. А меня даже похвалила и чаем напоила. За столом я выяснил, что все эти блага на меня свалились исключительно за мое «ангельское» поведение в Абхазии. Брат расписал маме наши приключения в таком ракурсе, будто я грудью закрывал его от вражеских пуль и ножей. Тетушка решила отблагодарить меня таким вот капиталистическим образом.
Мне выписали сквозной пропуск. С этой бумажкой я ходил по психдому где вздумается. Когда делать было нечего, я спускался в работающие отделения и общался с врачами и пациентами. Причем психика и тех и других казалась поврежденной примерно одинаково. Больше всего мне нравились алкаши. В подавляющем большинстве эти люди страдали от своей доброты и мягкости. Здешние алкоголики были писателями, актерами, художниками, архитекторами, работниками телевидения и радио.