Лев Лангедока
Шрифт:
Мариетта поспешила направить мулов на край дороги, чтобы пропустить роскошную карету. Но всадник, облаченный в черный бархатный камзол с кружевами на воротнике и обшлагах и обутый в сапоги из блестящей черной кожи, одним рывком осадил лошадей и яростно выкрикнул:
– Какого дьявола вы здесь делаете?!
Мариетта скрипнула зубами, отпихнула от себя особенно назойливую козу и ответила:
– Обеспечиваю Шатонне дойными козами, о чем давно уже следовало позаботиться лично вам, и никому другому!
Лицо Леона побелело от гнева.
– Черт побери,
Из окон экипажа за ними наблюдали двое мужчин – один с изумлением, другой с восхищением.
Герцог Мальбре поджал губы при виде того, как его молодой элегантный друг таким вот образом беседует с крестьянской девушкой. А его сын Рафаэль взирал на это с нескрываемым удовольствием.
На щеке у нее было грязное пятно, подол платья весь в пыли, и все-таки она была самым очаровательным созданием из всех, кого он видел и знал. В ее широко распахнутых зеленых глазах пылал гнев, и оттого они казались очень светлыми. Слегка загорелая кожа была безупречно гладкой, и Рафаэль де Мальбре впервые в жизни решил, что дамы Версаля глупы. Чего ради они мажут лица кремами и натирают лосьонами? Их белые как мел физиономии лишены живых красок, словно у покойников, а сейчас перед ним воплощение полной жизни, естественной красоты.
Губы у девушки пухлые, нежные, цвета спелой вишни. Личико сердечком, а волосы… Боже милостивый! Рафаэль де Мальбре смотрел на них как завороженный. Он никогда не видел таких волос, никогда…
Совершенно неожиданно перед ним открылись куда более многообещающие возможности, чем несколько недель соколиной охоты вместе с другом. С такими деревенскими девушками, как эта, его визит в Шатонне может запомниться надолго.
– Арман прикован к больной Нинетте, а кого еще вы имеете в виду? – все с той же резкостью задала вопрос Мариетта, изо всех сил стараясь удержаться от слез унижения: она заметила насмешливо-удивленное выражение лица изысканно одетого старшего из пассажиров кареты и дерзкий взгляд его младшего спутника. Он глазел на нее так, будто она совсем голая, а что касается Леона… Он смотрел на нее с таким выражением, словно хотел задушить.
– Как вы смеете вести себя как мужичка? – прошипел он сквозь стиснутые зубы. – Вы осрамили меня перед моими гостями, вы сделали ваше пребывание в Шатонне невозможным…
Коза, воспользовавшись долгой остановкой, протиснулась у Мариетты под рукой и ловко спрыгнула на землю.
– Вот, полюбуйтесь, что вы натворили! – выкрикнула Мариетта и тоже соскочила с повозки. – Да знаете ли вы, чего мне стоило затолкать этих глупых животных в повозку?
Задыхаясь от волнения, она бросилась догонять козу, подобрав юбки, чтобы бежать быстрее.
– Проклятие!
Леон схватил хлыст, спрыгнул с Сарацина и понесся за ней.
– Вы что, не понимаете, что сделали всех нас общим посмешищем?
Глаза, которые как-то раз показались ей медово-золотистыми, были в эту минуту черными, словно у дьявола.
Леон ухватил козу за задние ноги, а Мариетта вцепилась
– Боже милостивый!
Наблюдать за тем, как Леон, изысканнейший из придворных в Версале, воитель на поле битвы, сражается с растрепанной и неопрятной деревенской девкой и с брыкливой козой, было чересчур для обоих Мальбре. Герцог, отсмеявшись, утирал глаза кружевным платком, в то время как хохот Рафаэля был достаточно громким, чтобы его услыхали как в Монпелье, так и в Шатонне.
Леон пытался заговорить, но не смог. Он сжал кулаки, повернулся и, предоставив Мариетте управляться с непокорной козой, сел на Сарацина и ускакал, не оглянувшись.
Рафаэль де Мальбре, все еще громко смеясь, послал из окна кареты воздушный поцелуй Мариетте, которая так и сидела, держа козу у себя на коленях, обернутых подолом юбки.
– Даже без пары туфель на ногах! – не удержавшись, заявил Леон матери, едва отец и сын де Мальбре удалились в отведенные им комнаты. – Правит мулами и повозкой, в которую затолкала полтораста коз!
– Двенадцать, – поправила мать и прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
– Двенадцать, двадцать, сотня… какая разница? Как мне теперь прикажете представить ее Мальбре?
– Как добросердечную девушку, которая в самую жару отправилась в Монпелье за козами, чтобы обеспечить молоком крестьян, живущих на нашей земле. Сами они не в состоянии приобрести коз, у них нет на это средств.
– Любой из мужчин в деревне мог бы отправиться за этими козами.
– И пропить деньги, – спокойно возразила Жанетта. – Тебе бы надо гордиться Мариеттой, а не стыдиться ее. Козы и пчелы могут многое изменить не только для нас, но и для тех, кто на нас опирается, зависит от нас.
Последовало долгое молчание, потом Леон произнес угрожающе спокойным голосом:
– Какие пчелы?
Жанетта поморщилась. Она имела в виду сообщить новость о пчелах исподволь, мягко, а не обрушивать ее на Леона, когда он так взвинчен происшествием с козами.
– Какие пчелы? – повторил он, и глаза у него вспыхнули.
– Те, что в оранжерее. Мариетта подумала, что было бы неплохо…
Дверь с громким стуком захлопнулась за Леоном, а Жанетта уселась поглубже в кресло и налила себе утешительный стаканчик сливянки.
Лили и Сесиль в испуге шарахнулись от него, когда Леон бурей пронесся по всему замку, а потом скрылся в оранжерее. То, что еще вчера находилось в состоянии первобытного беспорядка, теперь являло собой аккуратно расставленные ряды пчелиных ульев. Подойдя ближе, Леон глянул в окно и увидел, что на лужайке возле кухни мирно пасутся злополучные козы.
Леон ругнулся, но на сей раз в результате неудержимого восторга. За одну неделю своего пребывания здесь Мариетта сделала для Шатонне намного больше, чем Матильда за долгие годы. А ее вид на повозке в окружении воинственно настроенных коз он забудет не скоро, чтобы не сказать больше.