Лев правосудия
Шрифт:
Я заверила, что не стоит беспокоиться и я приду только завтра, когда она уже будет дома. Даже если тетушка и удивилась моей немногословности, расспрашивать не стала. Мне нужно придумать для нее какую-нибудь складную версию произошедшего в Италии. Не хотелось бы подвергать ее опасности.
Я вернулась к конверту. Крошки красного сургуча посыпались на стол. Вдруг я похолодела, осознав, что не пользовалась перчатками ни сейчас, при вскрытии конверта, ни раньше, когда пыталась обнаружить странности у калейдоскопа. Мои отпечатки пальцев есть только в Академии частной охраны Куинса, там их брали исключительно для внутреннего использования в учебных целях. Майку Вирту я доверяла как скале, но остальной персонал
Внутри конверта находился еще один, совершенно обычный коричневый конверт формата С4. На нем торопливо-небрежным почерком было написано одно слово «Давид». Конверт был заклеен. Я вскрыла, в свою очередь, и его. Когда внутри обнаружился уже третий конверт, на этот раз размера С5, обернутый воздушно-пузырьковой пленкой, мне стало казаться, что я играю с матрешкой, получая уменьшенную копию предмета, которые когда-нибудь закончатся и я останусь ни с чем. К моей радости, под пузырьковой пленкой наконец прощупывалось что-то квадратное и твердое. Я нетерпеливо разорвала конверт, бумажные обрывки разлетелись по полу. В пакете лежали два маленьких свертка из папиросной бумаги. Развернув тот, что побольше, я обнаружила пеструю бело-фиолетовую флешку.
Я не возила с собой в Тоскану ноутбук, потому что хотела заниматься там только Давидом. Мой лэптоп остался на Унтамонтие. В холле отеля, вероятно, можно было найти компьютер, но я не осмелилась приступить к изучению содержимого флешки в публичном месте. В другом свертке лежал гораздо меньший предмет — это было кольцо, узкий золотой ободок с тремя красными камнями, явно рубинами. По размеру кольцо, несомненно, было слишком мало Давиду и предназначалось для женского пальца. Я его примерила: подошло только на безымянный палец, второй сустав проходил туговато. Гравировки на кольце не было.
Неужели Давид купил его мне? Собирался ли он сделать предложение? В Финляндии не принято, чтобы мужчина покупал обручальное кольцо, самостоятельные финские женщины хотят выбирать украшения сами. Мне даже не нравились рубины, они чересчур напоминали капли крови. Но откуда бы Давиду это знать? Мы с ним не говорили о подобных вещах. Вдобавок каждый из нас понимал, что нет никакой возможности узаконить наши отношения. Чем меньше информации о Давиде находится в реестрах, тем лучше. Брак же, заключенный им в качестве Даниэля Ланотте, нельзя было бы считать законным, так как официально Давид имя не менял.
Возможно, объяснение, почему здесь это кольцо, найдется на флешке. Холл гостиницы как место для чтения отпадал, но есть же в Хельсинки интернет-кафе. Хотя и к ним я относилась недоверчиво. Может, пойти в Кяпюля и взять ключи от квартиры тетушки Воутилайнен? В любом случае за комнату мне придется заплатить.
Решила пойти осмотреться. Почистила зубы, чтобы избавиться от противного вкуса пива во рту, сменила пропотевшую в дороге рубашку на чистую. Взяла с собой и кольцо, и флешку, положила их в бумажник, в отделение для мелочи. Давид острил, что бумажник у меня большой, как у мужчины. В этом было свое преимущество, так как я могла пользоваться им и в тех случаях, когда переодевалась в своего alter ego Рейску Рясянена. Нужно было только не забывать поменять свои права на неуклюжий дубликат Рейски, что заключало в себе определенный риск: если бы мои махинации обнаружились, я могла схлопотать обвинение в подделке документов и потерять лицензию. В данный момент права Рейски вместе с остальной его экипировкой находились в сейфе моего домика в Хевосенперсете, где я хранила оружие, на ношение которого имелось
Выходя из номера, я почувствовала в кармане вибрацию мобильника. Выудив телефон, увидела незнакомый финский номер и не стала отвечать. А ведь это мог звонить и Давид. Я закрыла дверь и подождала. Через минуту на экране появилось уведомление о том, что на автоответчике оставлено сообщение. Я набрала его код.
— Хилья, привет, это Моника. Позвони, когда сможешь. Я сейчас в Финляндии, вернулась насовсем. Дела у меня не очень.
Моника говорила на финском, и ее голос звучал более пронзительно, чем когда она разговаривала на родном шведском языке.
Я сразу же перезвонила.
— Привет, Моника! Не узнала твой номер. Как дела?
— У меня новая симка. А от старой я отказалась. Ты еще в Италии?
— Хочешь верь, хочешь нет, именно сегодня прилетела в Финляндию.
Я отправляла Монике письмо по электронной почте еще до отъезда в Тоскану. Мы много лет не виделись: уже почти четыре года Моника содержала ресторан в самой бедной провинции Мозамбика, где бесплатно кормила голодающих. Ее отказ от карьеры высококлассного повара в свое время привлек немало внимания, Монику считали то ли сумасшедшей идеалисткой, то ли миллионершей, которая может себе позволить бросать деньги в бездонный колодец помощи развивающимся странам. Истина лежала в области иных материй, в наше время о них мы почти не вспоминаем.
— Ты сейчас в Хельсинки? Если у тебя есть время, мы могли бы увидеться хоть сегодня. Лучше я расскажу тебе про мои дела при встрече. До поры до времени я устроилась в квартирке моего кузена на Юрьонкату, он до конца мая будет в Индии.
— На Юрьонкату. Не может быть! Я в «Торни», совсем рядом. И могу прийти хоть сейчас. У тебя есть компьютер?
Моника фон Херцен была одной из тех немногих, кому я доверяла. Возможно, даже единственной в данный момент: Давид своим внезапным исчезновением поставил под сомнение мое доверие к нему.
— Есть. Я буквально напротив. Можешь переночевать у меня, нет необходимости платить за гостиничный номер. Код на двери шестьдесят шесть — шестьдесят четыре.
— Там видно будет. Скоро увидимся!
Только в гостиничном лифте у меня в сознании откристаллизовалось главное из нашего разговора с Моникой. «Дела у меня не очень». Размашистым шагом я преодолела несколько десятков метров до временного пристанища Моники и набрала код на двери. Лифт стоял на верхнем этаже, а кузен Моники жил, согласно списку жильцов, на втором, так что я взбежала по ступенькам. Встреча с Моникой была именно тем, в чем я нуждалась. Она уже много раз уговаривала меня приехать к ней в Мозамбик погостить, но я вместо этого использовала все свободные деньги для поездок к Давиду.
Открывшая мне дверь женщина казалась знакомой и в то же время чужой. Отправляясь в Африку, Моника подстригла свои светлые волосы даже короче прежнего, вместо «польки» сделала «под мальчика». Ее кожа хорошо притягивала загар, поэтому Моника всегда выглядела так, будто только что возвратилась из двухнедельного морского круиза. Она была не слишком высокой, где-то метр шестьдесят, и на ее спортивной фигуре никогда не сказывались те деликатесы, которые она готовила.
Теперешняя Моника выглядела замученной. Под густым загаром угадывалась болезненная бледность. Морщинки вокруг глаз и рта углубились не от частых улыбок, а от чего-то иного. Выгоревшие до белизны волосы были стянуты в два жидких хвостика по сторонам головы. Моника стала совсем хрупкой; когда мы обнялись, она на ощупь показалась мне почти истощенной.