Лев пробуждается
Шрифт:
– Мой сын, – проговорила она с осунувшимся, искаженным от горя лицом. – Вы его не видали? Совсем мальчонка. Я искала повсюду. Его легко признать, у него родимое пятно на лице…
Она примолкла, сумев выдавить изнуренную улыбку, но было видно, что долгие, бесплодные ночные поиски еще не иссушили ее слезы до дна.
– Земляничкой, – добавила она. – Допрежь его рождения мне земляники страсть как хотелось. Прямо не могла удержаться…
Лицо мальчишки, измазанное навозом и помоями, яркое земляничное пятно в свете пожаров…
– Нет, – безнадежно выговорил Хэл. – Нет.
Поперхнувшись
– Проваливай прочь, баба! – вскипел он, протискиваясь мимо ее горя и надежды, стремясь из ватной духоты к дымному дыханию улицы. – Нежли ж я кладезь знания? Что мне знать про вашего сына, сударыня…
Протопав мимо нее на изрезанную колеями улицу, он встал, трепеща, как побитый пес, взахлеб втягивая воздух, смердящий чадом и паленым мясом; после спертой пивной даже он казался амброзией. Переведя дух, тряхнул головой. Джонни… боль утраты только усугубила страдания всей этой ночи, всего этого предприятия.
Мощи Христовы, да может ли быть что-то хуже?
– Уоллес прислал за нами, – пророкотал голос Сима, темной громадой вырастая у плеча Хэла с лоснящимся бледным лицом, указывая взглядом направление. У него за спиной беспокойно дожидался темный человек, чтобы отвести их к Уоллесу. – Хочет расспросить нас про покойного каменщика, – скорбно добавил Сим.
Уоллес находился в покоях Ормсби, разгребая полусгоревшие бумаги на полу кончиком дирка, пока босоногие керны свирепо склабились над дрожащим каноником. Остатки войска Уоллеса на улице потихли до рева.
– Мне выдался шансик рассудить дело, – проговорил Уоллес. Медленно и на хорошем английском, отметил про себя Хэл, чтобы священник поспевал за ним без особого труда. Уоллес дернул головой в сторону священника, однако не сводя глаз с Хэла и Сима. – Сие брат Грегор.
Хэл чувствовал себя этаким шестилеткой, провинившимся перед тятей.
– Брата Грегора… убедили… помочь. Он читает на латыни, каковую вдолбили в него в Хексемском приорате. – Отвернувшись, Уоллес ухмыльнулся трясущемуся английскому монаху, не без симпатии заметив: – Знаю, каково оно, хоть и не учился, сколько следовало бы, ибо учителя были не склонны пороть меня более разу кряду.
Хэл бросил взгляд на брата Грегора, стоявшего, потупив очи, с дрожащими руками; он догадывался, какого рода убеждения пустили в ход, но к чему грозить священнику ради прочтения каких-то документов? И вообще, с какой стати священнику отказываться?
– Зело лепо, – восхитился Уоллес, когда Хэл пробормотал вопрос вслух. – Ваш ум столь остер, что гляди, сам порежешься. Есте как раз тот человек, каковой мне потребен.
– То есть? – отважился осведомиться Хэл.
Обернувшись к кернам, Уоллес проделал глазами и кивками нечто заставившее тех увлечь брата Грегора прочь, оставив Уоллеса с Хэлом и Симом наедине; ночной ветер дохнул через выбитое окно, потеребив гобелен Ормсби, который Сим повесил на место.
– Я тут взерцался в сие крошево, – Уоллес указал на обугленное сырое месиво бумаг, которые Хэл не осмелился взять, когда их углядел Уоллес, – и выудил смачные кусочки, но здешние каноники отказались их прочесть.
Помолчав, он воззрился
– Лишь единый человек мог поселить в них страх Господень на сей счет, и сказанный – ничтожный английский приор. Но где он набрался отваги для того?
Епископ Уишарт, подумал Хэл, и тотчас это выложил. Уоллес неспешно кивнул.
– Истинно. Обещания промеж христианами, надо быть. Что ж, тогда я сыскал брата Грегора и чуть ли не сунул его пятки в огонь, дабы убедить взяться за работу, – продолжал он. – В конце концов тот раскопал смертоубийство скунского каменщика под Дугласом и рапорт мелкими каракулями рукой некоего писца по прозванию Бартоломью Биссет. Сей человек – письмоводитель оного Ормсби. Тоже дал деру через окно, но я его захвачу и приведу к допросу.
Оборвав, он в упор смотрел на Хэла, буквально прожигая взглядом насквозь; Хэл изо всех сил старался не отвести глаза, и в конце концов Уоллес кивнул.
– Вы присоединились к Брюсу, – изрек он, а потом ухмыльнулся, от нечего делать ковыряя полированный стол острием кинжала. – Но не по собственной воле. Да и от меня не в восторге.
– Я думал, мы все на одной стороне, – солгал Хэл, тут же устыдившись от презрительного взора, послужившего ответом на его фальшивую наивность, и признав это с пожатием плеч.
– Брюс, епископы и прочие направляются в Эрвин, – объявил Уоллес, приподняв одну бровь, чтобы показать, что думает об этом. – Перси и Клиффорд наступают с английской армией, и Уишарт учинил из дела настоящую хмарь, так что gentilhommes Шотландии размахивают ручонками и трубят на манер органчика. Я убираюсь к холмам и деревьям, и большинство бойцов со мной – сожалею, но среди них изрядно ваших.
Хэл уже знал это; присягнувшие Хердманстону, все пятеро, остались с ним, равно как один-два сокмена – свободных землепашца, владеющих землями под юрисдикцией Хердманстонов, но изрядная часть всадников Хэла, прельщенных грабежами, присоединилась к Уоллесу.
– Желанное пополнение, – с улыбкой признался тот. – Ближайшее к тяжелой кавалерии, что у меня есть.
– При виде оной они накивают пятками, – проворчал Сим, и Уоллес кивнул.
– Как и я, – пылко заявил он и рассмеялся вместе с Симом. – А теперь по делу, – это уже без улыбки. – Можете пойти со мной или пойти с Брюсом. Тот говорит, что он и остальной доблестный свет державы удаляются наводить порядок в своих крепостях. – И лукаво посмотрел искоса воплощенным хитроумием. – Может, оно и так.
Поглядев на него, Хэл узрел правду, ощутил правду всем трепыхнувшимся нутром – они откупятся перемирием, – и облегчение омыло его лицо.
Уоллес увидел, что Хэл сообразил, что к чему, – а заодно и его реакцию, – и медленно кивнул.
– Истинно, – проронил он с кривой усмешкой. – У вас есть земли, которых вы можете лишиться, как и они. А вот у меня – нет. Не думаю, что для меня сыщется лобызание мира, а?
Хэл признал это с застывшим, как маска, лицом и дурнотой стыда, подкатившей желчью под горло. Сим, будучи реалистом, только хмыкнул в знак согласия; это самый безопасный путь из трясины, в которую они забрели, – пойти с королем на мировую, получив прощение за все грехи под обещание больше так не делать.