Лев с ножом в сердце
Шрифт:
— Слабых нет, — сказала Иллария тогда. — Есть хитрые, которые притворяются слабыми. Слабость — та же сила. Только ползучая.
— Может, и так. Ты — сильная. Любишь меня?
— Нет.
— Врешь! — не поверил Речицкий.
— Мне с тобой хорошо, — сказала она. — Поверь, это лучше, чем любовь.
— У тебя кто-нибудь есть? — насторожился он.
— Нет.
— Смотри, узнаю — убью!
— Ты разведись сначала, — ответила Иллария хладнокровно. — Гарем развел, понимаешь!
Речицкий хороший друг и до недавнего
— Ты был женат? — спрашивает она Кирилла. Они лежат, обнявшись, на широкой тахте. Кирилл открыл окна и растопил камин. Два потока воздуха — холодный и горячий — вольно гуляют по комнате, почти не смешиваясь. Потрескивают горящие дрова.
— Был, — отвечает он.
— И что?
— Мы продержались год, — отвечает он. — Это был глупый брак. Нам просто хотелось спать вместе, а родители взяли да окрутили.
— Что было не так? — спрашивает Иллария. К своему изумлению, она чувствует что-то похожее на ревность.
— Я был голодный! — отвечает Кирилл, и Иллария не понимает, шутит он или… говорит правду.
— Голодный?
— Голодный, — повторяет он. — В самом прямом смысле. Я все время хотел жрать! Мясо, картошку, хлеб! Мести все подряд, а она сидела на диете, и у нее был маникюр… До сих пор ненавижу овсянку! — восклицает он. — Она постоянно сравнивала меня с папой. А папа ее был козырный, много старше мамы, безумно любил своих девочек, готов был звезду с неба для них достать. Куда мне до него… Мы ссорились по любому поводу, из-за всяких пустяков.
— Я хорошо готовлю, — говорит Иллария.
— Я тоже, — отвечает Кирилл. — Моя кухня… видела? Kамбуз! Ничего лишнего, никаких тряпок. Ненавижу беспорядок. Всякая вещь должна знать свое место. И вообще в доме должно быть пусто.
— Значит, не пустишь меня на кухню? — спрашивает Иллария.
— Нет. Готовить буду я.
— Согласна, — отвечает она.
— Ты что, делаешь мне предложение? — спрашивает он.
— Да, — говорит Иллария. — Я делаю тебе предложение.
— Хочешь за меня замуж? — Он трогает пальцами ее губы. Она целует его пальцы. Он целует ее. Впивается ртом, причиняя боль. Она отвечает, чувствуя его нетерпение…
Подушки летят на пол. Иллария обнимает его, он шепчет что-то. Глаза его делаются почти черными…
Не замедляя движения, не сбиваясь с темпа, он приподнимается на локтях, рассматривает ее лицо с болезненным любопытством, рот его кривится. Глаза в глаза… Она с силой прижимает его к себе и кричит…
— Я согласен! — говорит он хрипло, откидываясь на спину. — Так и быть, женюсь. Ну, держись! Я же тебя… изомну, моя красавица!
— Ты меня любишь? — спрашивает Иллария. Она сбросила махровую простыню, ей жарко.
— Замерзнешь, — говорит Кирилл. Он проводит рукой по ее плоскому
— Вино еще осталось? — спрашивает она, раздувая ноздри.
— Вина много, — отвечает Кирилл. — Сейчас принесу. — Он встает и, как был, голый, идет из комнаты.
Иллария провожает его взглядом — поджарый, длинноногий, худощавый, он пересекает комнату, исчезает за дверью. Ей безумно нравится его привычка расхаживать нагим.
Она остается одна. Переворачивается на живот. Зарывается лицом в подушку. Подушка пахнет Кириллом.
«Я сошла с ума, — думает она. — Неужели так бывает? Это не я, — думает она через минуту. — Это поглупевшая влюбленная женщина… способная на все. На любую глупость — даже на потерю свободы».
При мысли, что она будет здесь жить и они будут просыпаться по утрам в одной постели, ее снова бросает в жар. Она будет сидеть на кухне и смотреть, как он готовит ужин… двигается легко с полотенцем через плечо… отпивает вино из ее стакана…
Кирилла все нет. Ночь заглядывает в открытые окна, и ей делается неуютно. Как быстро бежит время, думает Иллария, уже ночь…
Кирилла нет, и она начинает беспокоиться. Она замерзает. Ее знобит. Черная ночь заглядывает в окна. Треснула ветка в саду. Иллария рывком садится, укутывается в махровую простыню, напряженно смотрит на окна. Может, он захлопнул дверь в… где он хранит вино? В подвал… и не может выбраться?
Она поднимается с дивана, нерешительно идет к двери, выходит в прихожую, прислушивается. Глубокая тишина царит в доме. Ни шороха, ни шелеста, ни вздоха.
— Кирилл! — зовет Иллария. Легкое эхо пробегает по дому и замирает наверху. — Кирилл! — кричит она. — Где ты?
Сквозняк с размаху захлопывает окно. Иллария вскрикивает. Следом за окном оглушительно захлопывается дверь в гостиную. Иллария, дрожа от ужаса, прижимается спиной к стене. Ей кажется, что дом наполнен невидимками, на лету задевающими ее рукавами свободных одежд. Она вспоминает неясную тень в темных зеркалах…
Черная фигура поднимается по лестнице снизу, как из преисподней, и Иллария не может сдержать пронзительного вопля. Кирилл, в длинном черном халате, держащий по бутылке в каждой руке, выглядит озадаченным.
— Это ты тут орешь, как на пожаре? — спрашивает он. — Что случилось?
— Я думала, ты захлопнул дверь и не можешь выйти, — говорит Иллария, чувствуя себя глупо. — Тебя так долго не было!
— Дуреха, — улыбается он. — И эта женщина считается крутой и сильной в деловом мире! Не ожидал.
— Что это? — она уставилась на его окровавленную правую руку — сбоку, повыше кисти, длинная царапина.
— Зацепился, там из полки гвоздь торчит. Ржавый, между прочим. Могу запросто склеить ласты, — отвечает он. — Заражение крови и летальный исход. Останешься молодой вдовой.