Лев с ножом в сердце
Шрифт:
— Типун тебе на язык! Покажи! — Иллария рассматривает царапину. Она глубокая и сильно кровоточит. — Нужно обработать и перевязать, — пугается она.
— Заживет, как на собаке, — беспечно отвечает Кирилл. Он странно возбужден, ноздри трепещут.
— Пошли! — командует Иллария. — Поставь бутылки на пол.
Она ведет его в ванную, открывает зеркальный шкафчик. Кирилл терпеливо ждет, протягивая ей руку.
— У тебя такое вдохновение на лице, — говорит он, смеясь. И вдруг кричит: — Ай! Садистка! — Вырывает руку, трясет ею в воздухе.
— В следующий раз будешь осторожнее. Или забьешь гвоздь, любитель порядка. А это правда, что мужчины
— С детства не переношу крови, — говорит Кирилл. — С тех самых пор, как разбивал нос на катке… И йода не переношу и вообще лекарств.
— Вот теперь мне известны все твои слабости!
— Не все, — возражает он, обнимая ее. — Далеко не все. Голодная?
Она кивает.
— Тогда устраиваем перерыв в любви, — говорит он. — И марш на кухню — смотри и учись. Сегодня остаешься у меня… Ввиду моего травматического состояния. Будешь меня развлекать. Чего кушать изволите, прекрасная Иллария?
Утром он отвез ее домой. Сказал:
— Соберешь вечером вещички, и ко мне. — Он протянул ей ключ. — Код помнишь?
Она кивнула.
— А ты?
— Я задержусь. Не боишься одна?
Иллария вспыхнула. Вчерашний испуг уже кажется ей ребяческим.
— А ты когда приедешь?
— Часикам к десяти. Можешь, так и быть, приготовить ужин. Чтобы не терять времени даром. — Он, ухмыляясь, смотрел на нее золотыми нахальными глазами. — Жди, невеста! Ты хоть помнишь, Ларка, что сделала мне предложение и я его принял? И теперь я, как порядочный человек, просто обязан на тебе жениться!
Глава 21
Метаморфозы
Утром мама Ира как ни в чем не бывало вышла на кухню. Миша как ни в чем не бывало пододвинул ей табурет. Она села, сладко потянулась. Розовая после сна, с припухшими веками, без макияжа, она была тем не менее потрясающе хороша.
Я не знаю, когда она вернулась. Я добралась домой около полуночи. Миша и Катька уже спали. Из спальни доносился его храп. Катька посапывала, лежа в своей излюбленной позе — на животе. Я перевернула ее на спину, она улыбнулась, не просыпаясь, и взмахнула ручками. Я постояла, любуясь Катькой. Включила телевизор, почти убрав звук. Смотрела на экран, не вдаваясь в действо. При мысли о матери и Аспарагусе меня бросало в жар. Короткая стрелка часов приближалась к двум. Шестое или седьмое чувство подсказывало мне, что она вряд ли вернется скоро. А как же Миша? И Катька?
Я уснула внезапно, оставив телевизор включенным. Меня разбудила закряхтевшая Катька. Я раскрыла глаза — было совсем светло. Я взяла на руки… сестру. Никак не привыкну, даже в мыслях, называть ее сестрой. Она кажется мне моим собственным ребенком.
Мы умылись — сначала Катька, потом я. Я причесала ей рыжий хохолок, она смотрела на меня и смеялась, показывая четыре маленьких зуба. Да, да, уже четыре! Последний, крохотный, прорезался два дня назад. Характером Катька выдалась, видимо, в маму Иру. Она редко плакала, легко улыбалась, радовалась, завидев меня или Мишу, и без умолку болтала на своем птичьем языке.
Когда я пила кофе, а Катька расправлялась с овсянкой, в дверях появился встрепанный Миша, босой, в одних трусах. Как-то так получилось, что он совсем меня не стеснялся — ходил часто в одних джинсах, а то и в трусах. «Видимо, он не видит во мне женщину», — думала я самокритично. Отчим… Смешно.
Он кивнул, пробормотав: «Привет», потерся щекой о Катькину макушку, налил себе кофе.
И тут вплыла Ира, что было само по себе удивительным,
— Кофейку можно? — простонала она, падая на табурет. — Голова трещит как скаженная.
Похоже, Ира не испытывала ни малейшей неловкости из-за вчерашнего загула. Равно как и Миша. Просто семейная идиллия какая-то, думала я озадаченно. Неужели ему все равно, где и с кем она проводит время? Каюсь, я с некоторым злорадством ожидала выволочки, справедливо полагая, что моя мать ее вполне заслужила. Но на семейном море царил полный штиль.
Миша налил ей кофе. Она сидела в черном атласном халате, расхристанная, вывалив грудь, забросив ногу на ногу. Пила крепкий кофе без сахара и оживала на глазах. Миша жадно смотрел, как она пьет. Она вдруг встала, нагнулась к нему и впилась губами в его рот. Они целовались, забыв обо мне. А я чувствовала себя лишней, тяжеловесной, никому не нужной. Катька, перестав жевать, сказала раздельно: «Ли-за» и потянулась ко мне. Я взяла ее на руки, и мы выскользнули из кухни.
Оттуда доносились возня и смех. «Шли бы лучше в спальню», — подумала я угрюмо.
— Доча! — позвала меня Ира. — Иди сюда!
Я притворилась, что не слышу. Тогда она пришла сама. Плюхнулась рядом, утерлась рукой и сказала:
— Йоханн отпустил тебя на сегодня!
— Как отпустил? — не поняла я.
— Дал выходной. Я сказала, что у нас важное мероприятие намечается. Мировой дядька, просекает все с ходу. Конечно, говорит, конечно, я не против!
— Какое мероприятие?
— Шопинг! — ответила Ира, сияя глазами. — Ох, и разгуляемся мы с тобой, Лизка! — Она потянулась. Широкие рукава соскользнули, обнажив… я запнулась, подбирая слово. Лилейные! Лилейные руки. Очень белые, нежные, с голубыми жилками. Даже хамский ярко-красный облупленный маникюр не портил картину. Мою мать ничто не могло испортить, начинала я понимать. В ней была жадность к жизни, которая притягивает людей, как магнит. И мужчин и женщин. Мужчин, конечно, больше.
— Но я не закончила… вчера, — пробормотала я, застигнутая врасплох.
— Плюнь! — махнула рукой она. — От твоей работы мухи дохнут и никому ни холодно, ни жарко. Я бы никогда не стала писать в газету, что мне хуже всех! Или я не женщина? — Она победно засмеялась. — Подумаешь, мужик бросил! Других полно, только свистни! Ничего, Лизка, я тобой займусь! Ты же у меня красоточка, тебя только подтолкнуть надо, а то спишь на ходу. Сильно закомплексованная.
Я невольно улыбнулась — словечко было явно не из ее словаря.
— А… — проблеяла я, но не посмела спросить — «а деньги?».
Она поняла.
— Не боись, доча, — сказала, победно глядя на меня, — хватит! На все хватит! — И, наклонившись, прошептала: — Ванька классный мужик и не жлоб!
Не сразу я сообразила, что «Ванька» — видимо, мой шеф Йоханн Аспарагус. Ванька! Главред в моих глазах был тут же низвержен с пьедестала. «Все они свиньи», — говорила одна героиня Моэма. Я чувствовала примерно то же самое и еще обиду — интеллектуальный главред, которым я восхищалась, пал к ногам моей необразованной, простоватой и грубоватой матери. Обиду напрасную, надо заметить, ибо я ошиблась, как многие неглупые женщины, полагающие, что мужчине нужна умная подруга. Это совсем не так. Разумеется, попадаются извращенцы, которым подавай интеллектуальный блеск, остроту ума, образование, дипломы… Но их немного. Большинству нужно… другое. То, чем в избытке обладает моя мать и чего совсем нет у меня, увы!