Лев Шестов по моим воспоминаниям
Шрифт:
Я нанял комнату, взял пианино напрокат и угощал брата и сестру гениальной листовской транскрипцией вагнеровской Isoldens Liebestod. Лев Исаакович оказался энтузиастом-слушателем. В поисках жизненного пути он одно время мечтал о карьере певца, обладая отличным слухом и голосом, но его учительница пения испортила ему голос. Пытался писать он, по-видимому, и стихи, но из этих попыток ничего удовлетворительного для него не вышло. Сотрудничал в киевской передовой печати. Юноша, полный духовных сил и таланта, искал выхода своим незаурядным способностям и силам. Одно время он очень увлекался французскими романтиками — Альфредом Мюссе. «Цветы зла» Бодлера, стихи Верлена произвели на него неотразимое впечатление. "De la musique avant toute chose et tout le reste est litteacute; rature" [первым долгом музыка, а затем литература], говаривал он часто. После нескольких неудачных литературных опытов Шестов перешел к «величайшей музыке», по выражению Платона, —
Привожу рассказ Шестова Фондану о том, как возникла у него мысль написать вышеуказанную статью «Георг Брандес о Гамлете» и затем книгу «Шекспир и его критик Брандес». «В это время я читал Канта, Шекспира и Библию. Я сейчас же почувствовал себя противником Канта. Шекспир же меня перевернул так, что я потерял сон. И вот однажды я прочитал в одном русском журнале несколько глав Брандеса в переводе, посвященных Шекспиру. Я пришел в бешенство. Несколько позже, находясь в Европе, я читал Ницше. Я чувствовал, что в нем мир совершенно опрокидывался. Я не могу передать впечатление, которое он произвел на меня.
Сначала я прочел «По ту сторону Добра и Зла», но я не очень-то ее понял, вероятно из-за афористической формы. . Требовалось время, чтобы я ее ухватил. Затем была «Генеология Морали». Я начал читать в 8 часов вечера и кончил только в 2 часа ночи. Книга меня взволновала, возмутила все во мне. Я не мог заснуть и искал аргументов, чтобы противостоять этой мысли ужасной, безжалостной… Конечно, Природа жестока, безразлична. Несомненно она убивает хладнокровно, неумолимо. Но мысль ведь не Природа. Нет никаких оснований, чтобы она намеревалась также убивать слабых, подталкивать их, дабы помочь Природе в ее страшном деле. Я был вне себя… В этот момент я совершенно не знал Ницше. Я ничего не знал о его жизни. Затем, однажды, кажется в издании Брокгауза, я прочитал заметку о его биографии. Он также был из тех, с которыми Природа расправилась жестоко, неумолимо: она нашла его слабым и толкнула его. В этот день я понял.
Все еще будучи за границей, я однажды увидел в витрине книгу Брандеса о Шекспире. Я ее покупаю, читаю и гнев снова распаляется во мне. Брандес был тогда крупной личностью. Он открыл Ницше, он поддерживал связь со Стюарт Миллем и т. д… Но это был род «под-Тэна», маленький Тэн, конечно, не лишенный некоторого таланта. Но читал он, не углубляясь, и скользил по поверхности вещей. «Мы чувствуем с Гамлетом», «мы испытываем с Шекспиром» и т. д. и т. д… Словом, Шекспир не мешал ему спать.
В моей книге «Шекспир и его критик Брандес» я еще стоял на точке зрения морали, которую оставил несколько времени спустя. Но эта точка зрения достигла уже того градуса, что можно было предвидеть, что «рамы начинают рушиться». Вы помните строки: «Пала связь времен, зачем же я связать ее рожден» [2] . Я тогда пытался восстановить эту связь, но только позже я понял, что надлежит оставить время вне связи. Пусть оно разлетится в куски. Не стоит говорить, что в этом надоумил меня Брандес, он был далек от такой проблемы
2
В своих писаниях Лев Шестов часто цитирует это изречение Гамлета (.см, например, книгу Шестова «Шекспир и его критик Брандес», стр 62) В подлиннике: The time is out of joint, o cursed spite, that ever I was born to set it right.
Когда после этой книги, я захотел возвратиться к Ницше и особенно к его биографии, я понял, что с моими моральными проблемами я никогда бы не смог к нему приступиться. Моральная проблема не выдерживает столкновения с Ницше. Для Брандеса трагедия Шекспира была развлечением, наслаждением искусством, и против такой установки я был вынужден защититься эпиграфом из Ницше: «Я ненавижу всех читающих бездельников».
II
В 1898 году Шестов вернулся в Россию. Он привез с собой два законченных больших исследования — «Шекспир и его критик Брандес» и «Добро в учении Толстого и Ницше».
Ни один из существовавших в то время толстых журналов не хотел принять эти работы, настолько мировоззрение их автора, его подход к трактовке тем были чужды тогдашним нашим литературным традициям и навыкам. Вл. Соловьев прочел обе книги в рукописях, рекомендовать их для помещения в толстые журналы отказался, но помог их отдельному изданию. По его указанию типография Стасюлевича напечатала их в кредит.
Книга «Шекспир и его критик Брандес»,
Двумя годами позднее, в 1900 году, вышла в свет вторая книга Шестова, «Добро в учении Толстого и Ницше», с подзаголовком «Философия и Проповедь». Этой книге посвятил много внимания Михайловский («Русское Богатство», 1900 г. No.2,3), нашедший ее «странной, но интересной и красиво написанной». Шестов в ней порывает с идеализмом и противопоставляет философию, якобы жестокости, несчастного Ницше, поплатившегося такой дорогой ценой за свои «добродетели», проповеди яснополянского мудреца. Заключение книги многозначительно: «Добро не есть Бог. Нужно искать того, что выше сострадания, выше добра. Нужно искать Бога». Эта мысль является руководящей нитью всего творчества Шестова.
После моей женитьбы на Фане Исааковне, я нанял небольшую квартиру в Петербурге, на Торговой ул., поблизости от Мариинского театра и Большого театра, куда перешла из старого помещения Императорская СПБ-ая Консерватория. Шестов у нас прожил некоторое время. Мы жили дружно, спокойно, каждый отдаваясь своему любимому делу. Лев Шестов был рад избавиться от «проклятой лавки», я сочинял музыку, жена занималась хозяйством. Мы духовно общались с рядом молодых людей, литераторов, знаменитых юристов, вроде М. Ви-навера, сотрудника «Речи», талантливого Давида Левина. Но скоро эта идиллия кончилась, моя жена заболела, квартиру ликвидировали. Я, в поисках подходящего климата для жены, поселился в Париже, где я учился в Консерватории у Габриеля Форэ.
Если раньше Лев Шестов был хорошо известен в литературных кругах лишь родного Киева, то первые две книги стяжали ему известность в столицах. Он стал членом религиозно-философских обществ и выступал в Петербурге, Москве и Киеве. Одновременно «Мир Божий» и «Мир Искусства» предложили ему сотрудничество. Он остановился на втором, и в «Мире Искусства», который издавал Дягилев, частями была напечатана третья книга его «Достоевский и Ницше» с подзаголовком «Философия трагедии». В 1903 году она вышла отдельной книгой. Говорили и писали о ней мало. Заслуживает только быть отмеченной небольшая заметка Гершензона (в журнале «Научное слово»).
Привожу рассказ Шестова Фондану о том, как он начал сотрудничать в «Мире Искусства»: «Дягилев в то время, до своих оперных и балетных предприятий, издавал журнал «Мир Искусства». Он, прочитав моего Толстого, предлагал мне сотрудничать в журнале. В это время в моем портфеле уже находилась рукопись моей книги «Достоевский и Ницше» («Философия трагедии»), которую я и послал ему. Дягилев пришел в восторг. Я запросил у него 50 рублей аванса, которые он тут же мне выслал. Конечно, в то время я был богаче, чем сейчас, но все же деньги эти мне пригодились. Но он меня предупреждал, что вследствие печатания двух книг Мережковского [3] , которые он также принял, моя появится не ранее января 1903 г., а мы переписывались в мае (1902 г.). Он кроме того просил меня, если возможно, дать отзыв о 1-ом томе Мережковского, уже появившемся. Я дал отзыв положительный, без указаний на недостатки. Надо оказать, что Мережковский читал моего «Толстого и Ницше» как раз в то время, когда он заканчивал свою первую книгу. Он был поражен моим: «Нужно искать Бога» и, делая сальто-мортале, пытался представить место Богу у себя. Это Бердяев, которому было тогда 27 лет, указал мне: «Он у тебя заимствовал Бога». Во второй книге Мережковского эта идея стала уже центральной. Он склонял слово Бог во всех падежах и временах. Он говорил о Боге, как Ницше говорил об Антихристе, громким голосом, с криками, гневом и т. д. Ницше был уже полубезумным, когда писал «Антихриста». Но и в безумном Ницше было еще что-то от Ницше. Но Мережковский не был Карузо. Это был только небольшой тенор.
3
«Л. Толстой и Достоевский», Москва 1901 г.; II. «Религия Л. Толстого и Достоевского» В то же время Шестов написал статью «Юлий Цезарь Шекспира», которая была напечатана в виде введения к новому переводу этой пьесы, вышедшей в издании Брокгауз-Эфрона. Статья эта обретает особенный интерес при сопоставлении с первой книгой и первой газетной статьей Шестова о Шекспире. Три эти произведения на ту же тему отделены друг от друга значительными промежутками времени и отразили эволюцию мировоззрения Л. Шестова. Статья о Шекспире и статья о Мережковском «Власть идей», о которой была речь раньше, перепечатаны им в приложении к следующей его книге «Апофеоз беспочвенности» (с подзаголовком «Опыт адогматического мышления»), которая появилась в 1905 г. и состояла из Афоризмов.