Лев Шестов по моим воспоминаниям

Ловцкий Герман Леопольдович

[(Окончание) "Грани", No.46]

В 1929 (?) году Шестов ездил во Франкфурт читать доклад.

Там все говорили о Киргегарде, и ему пришлось признаться, что он его не читал, и что тот был совершенно неизвестен в России. Потом Шестов встретил Гейдегера в Фрейбурге, у Гуссерля; они разговорились и Гейдегер цитировал Шестову некоторые тексты из своих книг, которые Шестова поразили, так как были не совместимы с системой Гейдегера.

«Я тогда не знал, — рассказывает Шестов, — что эти мысли были ему навеяны Киргегардом. Когда Гейдегер ушел, Гуссерль с загадочной настойчивостью стал не просить, a требовать от меня, чтоб я познакомился с произведениями датского мыслителя. Как случилось, что человек, всю

жизнь свою положивший на проставление разума, мог толкать меня к Киргегарду, слагавшему гимны Абсурду?

Тогда же Гуссерль меня представил приехавшим к нему американским профессорам философии и сказал: «мой коллега такой-то; никто никогда еще так резко не нападал на меня, как он — отсюда наша дружба».

***

Датского философа русский мыслитель совершенно не знал, но, ознакомившись основательно по своему обыкновению с его произведениями, увидел, что он, Шестов, был экзистенциалистом до знакомства с философией Киргегарда и с его Абсурдом.

Духу Шестова были близки книги Киргегарда «Furcht und Zittern», «Entweder-Oder», «Begriff der Angst» и его борьба против «спекулянтов» гегельянцев. Для Шестова, как и для Киргегарда, Истинный Мыслитель — частный мыслитель Иов, истинный праведник — Авраам, готовый по повелению Господа принести единственного сына в жертву Чистая вера вменяется нашему праотцу в праведность Противоположное понятие греху естъ понятие свободы, и это — одно из величайших озарении датского философа. Понять и объяснить это логическим путаем нельзя: во все эти «нелепости», с точки нашего самоуверенного рассудка, можно только поверить в силу Абсурда.

Правда, сам Киргегард не мог сделать движения веры и потерял свою невесту Регину Ольсен, но он первый, в силу Абсурда, восстал против обычного понятия греха.

Книга Шестова «Киргегард и экзистенциальная философия» была издана по-французски в 1936 году комитетом в честь семидесятилетне-го юбилея ее автора. Сам философ не любил шумихи, чествований и юбилеев, и на этот раз согласился присутствоватъ на чествовании лишь для того, чтобы не обидеть отказом вошедших в комитет виднейших представителей французской и русской эмигрантской философской мысли. На чествовании произносили речи Милюков, Лазарев, Леви-Брюль. Эта любезность со стороны Леви-Брюля директора «Revue Philosophique» была столь же неожиданной и необъяснимой, как и то что он печатал в своем журнале длинные этюды Шестова. В своей речи он поставил вопрос «Философ Шестов или нет?» и ответил утвердительно; но своеобразный, конечно, сказал он, который так трактует свои модели, что их больше не узнаешь.

Шестов в течение многих лет читал лекции в «Institut des Etudes Slaves» (Славянский Институт при Парижском Университете). Лекции его имели большой успех, в особенности, когда он от экзистенциальной философии Киргегарда перешел, применяясь к тайным желаниям своей аудитории, к ряду чтений, посвященных философии Владимира Соловьева «Умозрение и Апокалипсис» — так назывались эти лекции, напечатанные впоследствии, как и большинство его работ, в «Современных Записках» (No.33, 1927 г. и No.34, 1928 г.) и вошли в книгу «Владимир Соловьев и другие статьи». Эта книга (том XI полного собрания сочинений), составленная из статей, рассеянных по журналам, и посвященная таким мыслителям-современникам, как Гуссерль, Ясперс, Владимир Соловьев, Бердяев, ждет еще своего издания.

Шестов был членом Религиозно-Философской Академии, которая была основана Бердяевым в 1922 г в Берлине, при помощи американской YMCA и переведена в Париж в 1925 году. При ней было создано религиозно-философское издательство «YMCA-PRESS» под руководством Бердяева. Несколько книг Шестова были изданы этим издательством, и часть его статей появилась в журнале «Путь», выпускаемом тем же издательством. К тому же Лев Исаакович был членом Русской Академической Группы и читал лекции в народном университете.

В апреле 1936 года исполнилась давнишняя мечта Шестова — мы посетили страну наших праотцев,

где был похоронен его и мой дедушка на Оливковой Горе. Шестов побывал в Гефсиманском Саду и прочел ряд лекций в Иерусалиме, Тель-Авиве и в Хайфе. В последний город мы попали уже в разгар арабских беспорядков и возвращались обратно поездом под охраной английских солдат. Лекции имели такой успех, что с культурным отделом «Гистадрут» (организация рабочих) было условлено, что Шестов приедет в следующем 1937 году снова. Но поездка не состоялась.

С 1920 до 1930 года Шестов с семьей жил в Париже. В 1930 году, после замужества дочерей, он переехал с женой в Булонь-сюр-Сен. Жили оба скромно, чтобы дать возможность Шестову заниматься своим любимым делом. В этом тихом предместьи Парижа он занимал скромную квартирку, где собирались виднейшие представители французской и русской эмигрантской литературы и философской мысли. Его неотразимо привлекательная личность, искренность, высшая правдивость мысли притягивали к Шестову многих, но все-таки он говорил с ними на разных языках и поэтому чувствовал себя страшно одиноким. Друзья могли переходитъ из одного догматизма в другой. Им был чужд философ, признававшийся в том, что мы окружены тайной и что единственная надежда прорвать волшебный круг состоит в трагическом опыте, в преодолении самоочевидностей.

В одной из своих статей, о которой шла речь раньше, Булгаков дает облик Шестова: «Шестова нельзя было не любить, даже совсем не разделяя его мировоззрения, и не уважать в нем отважного искателя истины. Л. И. обладал личной очаровательностью неотразимой. Нельзя было не радоваться ему при встрече, как это я наблюдал на разных лицах, по мировоззрению ничего общего с ним не имевших. Это объясняется, вероятно, удивительным даром сердца, его чарующей добротой и благоволением. Оно составляло основной тон его отношения к людям, при отсутствии личного соревнования (что редко встречается в нашем литературном мире), но это соединялось с твердым стоянием за свои духовные достижения.

Странно было думать, что под этим покровом скрывался дух, беспрестанно борющийся за веру… как показывает выписка из письма, которое он прислал мне летом 1938 г.: «Нужны величайшие усилия духа, чтобы освободиться от кошмара безбожия и неверия, овладевшего человечеством». Как мы уже говорили, Шестов был очень дружен с Бердяевым, которого он знал с 1900 года; они ни в чем не были согласны, и философские споры доходили до крайних пределов. Бердяев и остальные любили, ценили Шестова как неотразимо привлекательного человека, но не хотели прислушиваться к. тем мучительным вопросам, которые он задавал. Были, конечно, и исключения: — друг и «антипод» Эдмунд Гуссерль, о котором уже была речь, верный ученик и последователь В. Фондан, который записал свои беседы с Шестовым (он погиб в немецком лагере в 1945 г.), Адольф Маркович Лазарев, который, в начале знакомства у киевского проф. Челпанова с философией Шестова, окрестил ее — «Да это сверхпсихология» — и впоследствии стал усердным толкователем шестовской беспочвенности.

***

С Бергсоном у Шестова личного общения не было, и он никогда не искал с ним встречи и только вскользь упоминает о нем в некоторых своих сочинениях. Их мысли шли по совершенно равным путям. Часто Лев Исаакович говорил о нем со своими друзьями. Лазарев и я писали исследования о Бергсоне, и он с интересом следил за нашими работами. Привожу несколько отрывков из разговоров Шестова с Фонданом, касающихся Бергсона, записанных, вероятно, в 1935 и 1936 гг. «Бергсон мог бы быть после своей первой книги Непосредственные данные сознания 1) (написанной в 1888 г.) прекрасным философом. Когда я читал эту книгу в Швейцарии, около 1910 г., это чтение доставило мне большое удовольствие. Но затем он написал Творческую эволюцию 2). После этого было видно, что совершенно не нужно было ему писать Два источника морали и религии 3).