Левая рука тьмы
Шрифт:
Мы пришли в Кархид. Мы достигли нашей цели. Но победа наша могла оказаться ни к чему, потому что сумки наши были практически пусты. Мы устроили праздник, подогрев воду, чтобы отметить наше прибытие. На следующее утро, поднявшись, мы отправились искать дорогу, поселение. Мы были в совершенно пустынной местности, и у нас не было ее карты. Под толщей снега высотой в пять или десять футов могли быть дороги, которые мы несколько раз пересекали, сами не подозревая об этом. Не было ни малейшего следа человеческой деятельности. Мы брели на юго-запад весь этот день и следующий, и вечером, увидев сквозь сумрак и падающий снег легкий отблеск на далеких холмах, никто из нас
— Это свет?
Давно уже спустились сумерки, когда мы вползли, ковыляя, в кархидскую деревню, представлявшую собой единственную улицу домов с высокими крышами, забитую снегом до самых порогов зимних дверей. Мы остановились у харчевни, сквозь опущенные ставни которой пробивались лучи и стрелки того света, который мы увидели среди зимних холмов. Открыв двери, мы вошли внутрь.
Был день Одсордни месяца Аннера, восемьдесят первый день нашего путешествия; мы на одиннадцать дней отстали от расписания Эстравена. Рационы наши он рассчитал точно: их нам хватило на семьдесят восемь дней. По счетчику расстояния мы прошли 840 миль, плюс еще несколько за последние дни. Немало из этих миль было потрачено на возвращение к старым следам, и если бы перед нами в самом деле лежало восемьсот миль, мы бы никогда не одолели их; посмотрев по настоящей карте, мы вычислили, что расстояние между Фермой Пулефен и этой деревней составляло меньше 730 миль. Все эти мили, которые мы покрывали день за днем, проходили в молчаливой пустыне, в которой не было и следа крыши над головой: только скалы, лед, небо и молчание — и ничего больше мы не видели восемьдесят один день, если не считать нас самих.
Мы вошли в большую комнату, наполненную запахами пищи и теплом, и светом, и людьми, и звуками их голосов. Мне пришлось опереться на плечо Эстравена. Удивленные лица повернулись к нам, странные и непривычные, и так же непривычно было видеть обращенные на нас человеческие глаза. Я и забыл, что среди живущих есть люди, которые непохожи на Эстравена. Я был испуган.
В сущности, помещение представляло собой небольшую комнату, в которой было всего семь или восемь человек, все из которых были так же ошеломлены, как и я, увидев их. Никто еще не приходил в Домен Куркураст ночью, с севера и в середине зимы. Они смотрели на нас, не отрывая глаз, все разговоры постепенно стихли.
Эстравен обратился к ним еле слышным шепотом:
— Мы просим гостеприимства Домена.
Звуки, голоса, смущение, тревога — и наконец нас приглашают.
— Мы пришли со Льда Гобрина.
Голоса растут, их звуки становятся все более громкими, нас засыпают вопросами, вокруг нас толпятся.
— Не позаботитесь ли вы о моем друге?
Мне подумалось, что эти слова сказал я, но их сказал Эстравен. Кто-то усадил меня. Они принесли нам еды; они заботились о нас, ухаживали за нами, приглашали к себе домой.
Невежественные, сварливые, страстные души, жители этой бедной земли — встреча с их благородством стала достойным завершением нашего тяжелого путешествия. Они протянули нам навстречу руки и поделились всем, что у них было. Не скупясь и не считаясь. И Эстравен с достоинством брал то, что нам давали, чувствуя себя лордом среди лордов, нищим среди нищих, человеком среди людей.
Для этих рыбаков — обитателей деревни, которые жили на самом краю земли, на пределе возможности в том краю, где жить было почти невозможно, честность была так же важна, как пища. Друг к другу они должны были относиться с предельной честностью, и говорить тут не о чем. Эстравен знал это, и когда через день
— Я не выбирал молчание, но все же оно мне служит лучше, чем ложь.
— Мы хорошо знаем, что порой благородному человеку приходится скитаться вне закона, но тень его от этого не уменьшается, — сказал повар в таверне, который был следующим по значению человеком в деревне и чей магазинчик был подобием гостиной, в которой зимой собирался весь Домен.
— Одного человека могут объявить вне закона в Кархиде, а другого — в Оргорейне, — сказал Эстравен.
— Верно, одного изгонит его клан, а другого — его Король в Эренранге.
— Как бы Король ни старался, он не может укоротить тень человека, — заметил Эстравен, и повар понял его.
Если собственный клан Эстравена изгнал его, он человек подозрительный, а суждение Короля было неважно. Что же касалось меня, вне всякого сомнения, иностранца, то факт моего изгнания из Оргорейна служил мне только на пользу.
Мы не называли наши имена хозяевам в Куркурасте. Представляться под иными именами не хотелось, и Эстравен избегал пускать в ход выдуманную фамилию. Даже заговорить с ним было преступлением, не говоря уж о том, чтобы предоставить ему пищу, кров и одежду, как они поступили. Даже в самых отдаленных деревнях на Берегу Гаттена было радио, и они не могли сослаться на то, что не слышали Указ об Изгнании, лишь полное неведение о личностях их гостей могло хоть как-то извинить их. Опасность, которой подвергались рыбаки, постоянно угнетала Эстравена, хотя мне это даже не пришло в голову. На третью ночь нашего пребывания здесь он зашел ко мне в комнату, чтобы обговорить наши дальнейшие действия.
Кархидские деревни напоминали старинные замки на Земле тем, что имели несколько, если не совершенно отдельных, то уединенных помещений. Даже в высоченных старинных разбросанных строениях Очагов, Доменов (в Куркурасте не было лорда), каждый из пятисот обитателей деревни мог бы найти уединение и даже обрести полную замкнутость в одной из комнат, протянувшихся по старинным коридорам со стенами в три фута толщиной. Каждому из нас досталось по комнате на верхнем этаже дома Очага. Я сидел около огня, в котором жарко полыхали пахнущие смолой торфяные брикеты из Шенсейских Болот, когда вошел Эстравен.
— Скоро мы должны будем сниматься отсюда, Дженри, — сказал он.
Я помню, как он стоял, отбрасывая длинную тень в комнате, освещенной лишь пламенем камина — босой, лишь в старых меховых брюках, которые ему дал глава общины. Оставаясь наедине в своих домах и наслаждаясь тем, что они называют теплом, кархидцы часто ходят полуодетыми или совсем нагими. За время нашего путешествия Эстравен потерял всю свою округлую солидность, свойственную геттенианам, он стал сухим и поджарым, а кожа его лица была сожжена морозами, как огнем. Он был спокоен, сумрачен, и его фигура то проступала из темноты, то снова исчезала, озаряемая неверным пламенем очага.
— Куда теперь?
— Я думаю, на юго-запад. К границе. Первым делом мы должны найти для вас радиопередатчик, достаточно мощный, чтобы вы могли связаться с кораблем. После этого я должен буду найти укрытие или на какое-то время вернуться в Оргорейн, чтобы не навлечь наказания на тех, кто помогал нам здесь.
— Как вы вернетесь в Оргорейн?
— Как и прежде — пересеку границу. Оргота ничего не имеет против меня.
— Где мы сможем найти передатчик?
— Не ближе, чем в Сассиноте.