Левиафан
Шрифт:
Припомнившийся эпизод благотворно повлиял на настроение Морева и, пробормотав: «Бог не выдаст, свинья не съест», он захлопнул лоцию.
В это время тихо звякнул трап, и из ведущего с нижней палубы в центральный пост люка возникла чья-то наголо бритая голова.
— Помощник, — обратился к ней Морев, — а ты кормить нас собираешься?
— Точно так, — пробасил рослый капитан-лейтенант, ступая на последнюю ступеньку. — Все готово, товарищ командир. Сергей Ильич, дай команду, — бросил он вахтенному офицеру. Тот молча кивнул и нажал
— Первой боевой смене обедать! — бодро разнеслось по отсекам крейсера.
Офицерская кают-компания находилась на верхней палубе второго отсека. Ее просторное помещение было отделано светлым пластиком, шпоном карельской березы и зеркалами. В центре, окруженный пятью намертво прикрепленными к палубе вращающимися креслами, стоял так называемый «командирский» стол, а по периметру, вплотную к узким диванам, еще несколько, предназначенных для остальных офицеров.
По существующей на флоте традиции, во главе центрального стола восседал командир, а по правую и левую руку от него заместитель со старпомом и помощник с механиком. Соблюдалась субординация и в среде командиров боевых частей, дивизионов и начальников служб, каждый из которых также имел свое постоянное место.
Первыми, как правило, в кают-компании появлялись самые молодые, затем средних лет и, наконец, относительно пожилые офицеры. По той же традиции, на время приема пищи они меняли свои репсовые курточки на кремовые офицерские рубашки с золотыми погонами. Причем на груди и рукавах у многих были отштампованы красочные эмблемы по числу пройденных их хозяевами автономок. Командир и механик, давно служившие вместе, этой атрибутикой не пользовались, поскольку ее пришлось бы наносить им даже на спины.
Когда Морев вошел в каюту и, пожелав офицерам приятного аппетита, занял свое место за столом, обед был в самом разгаре. В первый день плавания коки постарались на славу и помимо обычных рыбных и овощных закусок, приготовили борщ по-киевски, свиные отбивные с картофелем фри и компот из кураги. Неспешно орудуя приборами и изредка обмениваясь короткими фразами, офицеры отдавали дань поварскому искусству. Привычно выпив свои пятьдесят граммов сухого вина и сжевав пару шпрот, командир принялся за поставленный перед ним вестовым борщ.
В старшинской кают-компании, расположенной в одном из ракетных отсеков, обед шел более демократично и раскованно. Никакой иерархии здесь не соблюдалось. Мичманы и старшины-контрактники сидели вперемежку за стоящими перпендикулярно входу столами и, звеня ложками, с аппетитом уплетали все, что подавали им из окна раздатки мордастые вестовые. Подавали, впрочем, то же самое, что и офицерам — котловое довольствие в подплаве было одинаковым для всех. Время от времени по кают-компании летали острые словечки и раздавался веселый смех.
В недалеком прошлом многие из этих парней, призванных из глубинки, отслужив на лодках срочную, стали контрактниками. И тому были причины. В голодные девяностые работу найти в тех местах
— Да, теперь снова можно служить, — глядя на молодых контрактников, философски изрек сидящий за угловым столиком пожилой усатый мичман, обращаясь к своему соседу. — И в море ходим, и деньги платят.
— Надолго ли? — хмыкнул тот, флегматично жуя отбивную. — Ходят слухи, что Никакой (так на флоте прозвали нового министра обороны) задумал очередное сокращение. Не верю я всем этим деятелям в Кремле.
— Так зачем тогда служишь? — недовольно прогудел усатый.
— По инерции, как многие. Куда мы на гражданке, в дворники? — буркнул сосед.
— И то правда, — нахмурился собеседник. — Ну да ладно, не будем загадывать, глядишь и пронесет.
После обеда многие из подводников, торопясь успеть перед заступлением на вахту, направились в корабельную курилку. Она находилась, в одном из кормовых отсеков и являлась самым популярным местом на крейсере. Рассчитанная на троих и упрятанная в герметичную камеру с тамбур-шлюзом и автономной вентиляцией, эта «душиловка», как называл ее некурящий помощник, в море эксплуатировалась нещадно.
И сейчас, в узком коридорчике перед ней, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и торопя впереди стоящих, теснились несколько офицеров и мичманов. Вот отдраился клинкет входной двери, и из нее, вместе с крепким запахом никотина и блаженной улыбкой, появился очередной счастливец, провожаемый завистливыми взглядами коллег. В освободившийся тамбур-шлюз с веселым матерком тут же втиснулись двое из очереди, и дверь за ними с натугой захлопнулась.
— Давай еще один, — заныл кто-то из курильщиков. — Не успеем.
— Молчи салага! — шикнули на него. — Там и так уже рыл шесть. Некуда. И действительно, в заполненной клубами синеватого дыма каморке, почти вплотную прижавшись друг к другу, жадно предавались пороку шестеро курильщиков. Зудящая над их головами вентиляция едва справлялась с непосильной нагрузкой и с чмоканьем засасывала в фильтры густой до материальности воздух.
— Хорошо забирает, — затянувшись в очередной раз, пробормотал здоровенный мичман, своему соседу — щуплому лейтенанту.
— Ага, — прохрипел тот. — В самый раз.
В это время на переборке камеры рубиново вспыхнул глаз «каштана».
— Первой боевой смене собраться на инструктаж! — донесся из него голос вахтенного офицера.
Через минуту курилка опустела, и вентиляция заработала в обычном режиме.
По существующему правилу, инструктаж заступающей на вахту боевой смены проводился на средней палубе третьего отсека. Рассредоточившись вдоль центрального прохода по всей его длине, офицеры и мичмана внимательно слушали наставления своего вахтенного офицера, стоявшего перед строем. Им был командир ракетной боевой части, на флотском языке «БЧ-2», капитан 3-го ранга Гарик Данилович Корунский.