Левый фланг
Шрифт:
Ночью, когда прибыл командир полка РС, Мамедов вызвал к себе комбатов. Люди валились с ног от усталости, и надо было поднять их настроение чем угодно. Как и полагается тактичному у п о л н о м о ч е н н о м у, Строев забился в угол землянки и ни во что не вмешивался. Комбаты жаловались на слабую огневую поддержу, на серьезные потери и все поглядывали в сторону незнакомого артиллерийского офицера, который сидел рядом с начартом Борисом Лебедевым.
— Задача остается прежней: к исходу завтрашнего дня полностью овладеть городом, — сказал в заключение Мамедов и стал (в который раз!) перечислять, какой батальон, в каком направлении
Его слушали без всякого энтузиазма.
— Нас будет поддерживать полк гвардейских минометов, — добавил в самом конце Бахыш.
И командиры батальонов оживились, — с этого бы и надо начинать! Вопросов никто не задавал: чего еще надо, если ждали две-три батареи, а получили целый полк «катюш».
Строев взял за локоть Дубровина, сказал вполголоса:
— Я завтра, возможно, приду к вам.
— Будем ждать вас, товарищ подполковник, — обрадовался комбат.
Утром наступление возобновилось. Артиллерийская подготовка была всего пятиминутной, но мощной, и первая же атака имела успех — батальоны продвинулись на двести с лишним метров. Только наступавший слева полк Киреева был снова остановлен у подножия высоты 192.
Потом, вслед за многоступенчатым залпом гвардейских минометов, который ни с чем не перепутаешь, началась новая атака. На сей раз батальон Дубровина ворвался в траншеи первой линии. Немцы, любившие распевать русскую «Катюшу», в беспорядке отошли за крайние дома, как только услышали голос самих «катюш».
— Это им не трехдюймовки! — ликовал капитан Лебедев.
— Погоди, Борис, еще рано нам справлять победу, — сказал Строев, с любопытством приглядываясь к молодому капитану. Ясные ребячьи глаза, пухлые губы, острый подбородок, — ну совсем мальчишка, а уже начарт полка, т е о р е т и к, как зовут его в дивизии.
К вечеру высота 192 была взята левым соседом. Полукольцо сжималось: у противника теперь, остался только один выход из Ягодины — на запад, в сторону Крагуеваца.
Комдив принял решение об одновременном ударе всех трех полков ровно в час ночи. До штурма надо было успеть сделать многое: подвезти боеприпасы, накормить людей, сменить огневые позиции артиллерии. Когда Строев собрался идти в батальон Дубровина, позвонил Некипелов и сообщил, что капитану Дубровину присвоено звание Героя, о чем только что передали из штаба армии.
— Надо сейчас же поздравить Андрея! — предложил Бахыш.
— Ни в коем случае, — сказал Строев.
— Не понимаю вас, товарищ подполковник. Это же отличная новость для всего полка! — Белозубая улыбка так и играла на лице Мамедова.
— Ты пойми, Бахыш, человек разволнуется, начнет выставлять напоказ свою храбрость, а ему сейчас нужно спокойно, ни о чем другом не думая, руководить боем. От большой радости, как и от большого горя, люди теряют равновесие. Так что потом, когда возьмем город, все вместе порадуемся с Дубровиным.
— Слушаюсь.
Он застал Дубровина за ужином в немецком блиндаже, захваченном сегодня во время второй атаки.
— Садитесь, товарищ подполковник, за компанию.
— Спасибо, Андрей, я сыт. Да ты не торопись, я подожду, — сказал Строев и вышел.
Из глубокого, в полный профиль, хода сообщения было видно только сумрачное небо да ближние дома, за которыми укрылись немцы. Строев поднялся на ступеньку земляной лестницы, ведущей на поверхность. Над головой, с треском разрывая тугую темень, взвилась немецкая ракета. Потом еще одна —
— Началась иллюминация, — негромко сказал за его спиной Дубровин.
— Что это вы так скоро поужинали?
— Легче будет идти в атаку, товарищ подполковник, — Дубровин встал рядом с ним, тоже поднявшись на ступеньку, хотя был выше Строева.
Они молча рассматривали такую мирную на вид окраину Ягодины: кажется, никаких признаков войны, если не считать траншею поперек улицы, которая, впрочем, могла быть вырыта и самыми обыкновенными водопроводчиками. Не дожидаясь вопросов, Дубровин начал докладывать Строеву, где засечены огневые точки противника, какие из этих домов немцы превратили в самые настоящие доты и сколько примерно стволов, артиллерийских и минометных, сосредоточено против его батальона. Он старался ничего не преувеличивать, — и без того известно, что Ягодину обороняет усиленная альпийская дивизия.
— Штурмовые группы готовы? — спросил для порядка Строев, зная, что Дубровину ни о чем напоминать не следует.
— Так точно, готовы. Каждой штурмовой группе придано по орудию.
— Войны начинаются в открытом поле, а кончаются на улицах городов. Нам, Андрей, надо привыкать к уличным боям.
— К чему угодно можно привыкнуть, товарищ подполковник, если наша берет.
«Сильные вы люди, комбаты, из племени двужильных, — тепло подумал Иван Григорьевич. — В любую атаку идете сами. Даже взводные и ротные с надеждой ждут, когда поднимется в полный рост комбат, взмахнет призывно пистолетом и, не кланяясь пулям, пойдет вперед. А бойцу и вовсе только бы увидеть своего комбата над траншеей, — и никакая сила, кроме смерти, тогда уж не остановит. Конечно, побеждают врага батальоны, но победить свой собственный страх им помогают в последнюю минуту товарищи комбаты. Среди них, как и среди комиссаров, не бывает беспартийных: любой комбат, пусть даже не успевший вступить в партию, в глазах бойцов первый коммунист. Такая это должность — насквозь большевистская по своей природе».
Ровно в час ночи ударили все пушки, гаубицы, полковые минометы, ударили на редкость дружно, почти синхронно, — никто не вырвался и не отстал. Вокруг сделалось, как перед восходом солнца, розово-светло: в небе сразу же поблекли и совсем потухли немецкие ракеты. Артиллерийская подготовка продолжалась добрых пятнадцать минут. Капитан Дубровин то и дело поглядывал на свою «Омегу» и курил, курил. (Странно, как это успеваешь в короткую громовую паузу перед атакой выкурить полпачки сигарет.)
Дальние всплески эхо еще не погасли в горах, как высокий лестничный раскат гвардейских минометов заставил пехоту осмотреться вокруг себя и взять оружие.
— Пошли, — негромко, привычно сказал Дубровин, даже позабыв, что рядом с ним замкомдива.
Строев наблюдая, как вставал огненный частокол разрывов, быстро глянул на комбата.
— Разрешите, товарищ подполковник?
— Не торопись.
Неуклюжий, нескладный Дубровин грузно потоптался и вынул из футляра цейсовский бинокль. Рота, наступавшая в центре, кинулась было прямо к траншее, но, встреченная сильным пулеметным огнем, раздвоилась, исчезла за воротами коттеджей.
— А-а, черт! — выругался комбат. — Я же говорил, чтоб в лоб не лезли, что надо задами, задами!..