Лейденская красавица
Шрифт:
– Отлично, – прервала его Лизбета.
– Мне кажется, вы слегка ошибаетесь, ювфроу Лизбета, я говорю о разговоре, касавшемся одного из ваших друзей, которым вы, кажется, интересуетесь в религиозном отношении…
– И что же, сеньор?
– Я навел справки, и…
Лизбета подняла глаза, не будучи в состоянии скрыть своего беспокойства.
– О, ювфроу, позвольте мне посоветовать вам научиться несколько больше владеть собой: открытое детское выражение лица так опасно в наши дни.
– Он мне двоюродный брат…
– Знаю, будь он вам чем-либо большим, я бы очень огорчился. Но большинство из нас
– Перестанете ли вы шутить, сеньор?..
– И заговорю о деле? Сию минуту. Итак, наведенные мною справки убедили меня, что этот почтенный господин – еретик, и самый завзятый. Я сказал «справки», но мне даже не было надобности их наводить… На него…
– Донесли? – прервала Лизбета.
– Ах, ювфроу, опять это волнение, из которого можно вывести всевозможные заключения. Да, на него донесли как на отступника, но, к счастью, донесли только мне одному. Моя обязанность, к моему большому сожалению, арестовать его сегодня вечером… вы хотите сесть, позвольте предложить вам стул… но я не сделаю этого лично. Я предполагаю передать его почтенному Рюарду Тапнеру, папскому инквизитору. Вы, вероятно, слыхали о нем: его все знают. Он приедет в Лейден на будущей неделе и, вероятно, не станет долго возиться с этим делом.
– Что сделал Дирк? – спросила Лизбета тихо, опустив голову, чтобы скрыть свое волнение, отразившееся на лице.
– Что сделал? Мне просто страшно выговорить: несчастный заблуждающийся молодой человек с одним товарищем, личность которого свидетель не мог удостоверить, в полночь читал Библию…
– Что же в этом дурного?
– Ба-а! Разве и вы еретичка? Разве вы не знаете, что вся ересь проистекает из чтения Библии? Видите ли, Библия очень странная книга. Непосвященные люди не всегда правильно понимают ее. Совсем иное дело, когда ее читают лица духовные. Точно так же есть много церковных догматов, которых человек светский не найдет в Библии и которые для посвященного ясны как солнце…
– Вы, кажется, хотите убедить меня… – начала было с горечью Лизбета.
– Хочу убедить вас быть ангелом…
Наступила пауза.
– Что с ним будет? – спросила Лизбета.
– После мучительного предварительного следствия с целью открытия его сообщников, я думаю, его сожгут на костре, а может быть, как лицо, пользующееся привилегиями города Лейдена, он отделается тем, что его повесят.
– И нет спасения?
Монтальво отошел к окну и, взглянув на улицу, заметил, что, кажется, будет снег. Затем он вдруг круто повернулся и, глядя в лицо Лизбеты, спросил:
– Вы в самом деле принимаете участие в этом еретике и желаете спасти его?
Лизбета сразу поняла, что теперь Монтальво не шутит. Шутливый, насмешливый тон исчез. Голос ее мучителя звучал серьезно и холодно: это был голос человека, сделавшего большую ставку и намеревающегося выиграть партию.
Она тоже оставила всякие уловки.
– Да, я принимаю в нем участие и желаю спасти его, – отвечала она.
– Это можно сделать… но заплатить придется…
– Чем? Сколько…
– Вашим замужеством со мною через три недели.
Лизбета слегка вздрогнула, затем затихла.
– Не достаточно ли было бы одного моего состояния? – спросила она.
– Какое скудное вознаграждение вы предлагаете мне, – сказал
Лизбета молчала. Монтальво, наблюдавший за ней, снова видел признаки возмущения и отчаяния. Он видел, что нравственное и физическое отвращение к нему готово взять верх над ее страхом за Дирка. Если его расчеты неверны, Лизбета была готова отвергнуть его, что само по себе, разумеется, было бы ему крайне неприятно, так как его денежные ресурсы совершенно иссякли. На основании же тех недостаточных улик, которые имелись у него, он не осмелился бы действовать против Дирка, опасаясь нажить себе множество влиятельных врагов.
– Какая странная ирония обстоятельств, что мне приходится являться ходатаем соперника, – сказал капитан. – Но, Лизбета ван Хаут, прежде чем отвечать мне, прошу вас подумать. От следующего движения ваших губ будет зависеть, придется ли этим глазам, которые вам так нравятся, слепнуть в ужасном мраке темницы, придется ли этому телу, которое вы так любите, быть поднятым на дыбу или жариться и трещать на костре или, наоборот, ничего подобного не случится и молодой человек уедет отсюда свободным, унося в сердце на месяц или на два горечь и некоторое озлобление на женское непостоянство, что не помешает ему впоследствии жениться на какой-нибудь богатой невесте и почтенной еретичке. Вряд ли вы сможете колебаться в своем выборе. Где же тот дух женского самоотречения, о котором мы так много слышим? Выбирайте же…
Ответа все еще не было. Монтальво решил пустить в ход свой козырь и вынул из бокового кармана какой-то официальный документ, скрепленный подписью и печатью.
– Это сообщение неподкупному Рюарду Трапнеру. Смотрите, здесь написано имя вашего кузена… Мой слуга ждет моего приказания у вас на кухне. Если вы будете продолжать колебаться, я позову его и в вашем присутствии поручу ему передать эту бумагу курьеру, отправляющемуся сегодня вечером в Брюссель. Раз отдав приказание, я уже не смогу вернуть его, и приговор будет подписан.
Лизбета начала сдаваться.
– Что мне делать? – сказала она. – До сих пор я еще не невеста Дирка, и причина этому может быть именно та, которую я сейчас узнала. Но он любит меня и знает, что я люблю его. Неужели, потеряв его, я должна к тому же примириться с мыслью, что он будет считать меня не более чем легкомысленной ветреницей, которую ослепили ваши ухищрения и наружный блеск? Нет, я скорее убью себя!
Снова Монтальво направился к окну, так как этот намек на самоубийство был ему не по вкусу. Жениться на мертвой нельзя, и вряд ли Лизбета вздумает оставить завещание в его пользу. Казалось, что больше всего ее беспокоило, как бы молодой человек не нашел ее поведение легкомысленным. Почему бы ей не объяснить Дирку причину ее отказа, которую он первый должен был бы признать вполне уважительной? Может ли она, католичка, выйти замуж за еретика, и нельзя ли довести Дирка до того, чтобы он сам сказал Лизбете, что он еретик?