Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы
Шрифт:
– Вот транспортные суда, предназначенные для ваших людей, сэр, – показал Хорнблауэр. – «София» возьмет триста, а «Дамбертон» – вот он – двести пятьдесят. Лихтеры, чтоб перевезти людей, у причала.
– Приказывайте, господин де Монкутан, – обратился де Пюзож к одному из офицеров.
Поскрипывая, выползли вперед наемные повозки, груженные ранцами, и колонна рассыпалась: все бросились разбирать свои пожитки. Потребовалось некоторое время, чтобы построить людей заново, уже с ранцами, и тут же возникло новое затруднение: нужно было выделить несколько человек для погрузки полкового багажа. Те, кому выпала эта обязанность, с явной неохотой отдали ранцы товарищам, видимо не надеясь получить обратно их содержимое. Хорнблауэр продолжал давать разъяснения.
– Лошадей следует отправить на «Софию», – говорил он. – Там подготовлено шесть стойл. Полковой багаж…
Он замер на полуслове, заметив на одной из повозок некий странный механизм.
– Скажите,
– Гильотина, сударь, – ответил де Пюзож.
– Гильотина?
Хорнблауэр был немало наслышан об этом инструменте. Революционеры поставили его в Париже и не давали ему простаивать. На гильотине был казнен сам французский король Людовик XVI. Хорнблауэр не ожидал увидеть ее в обозе контрреволюционной армии.
– Да, мы везем ее во Францию. Я отплачу бунтовщикам их же монетой.
К счастью, Хорнблауэру не пришлось отвечать, поскольку громовой голос Болтона прервал их беседу:
– Какого черта вы там возитесь, мистер Хорнблауэр? Вы что, хотите, чтобы мы пропустили отлив?
Весьма типично для военной службы, что за плохую организацию французов влетело Хорнблауэру, – он уже к этому привык и знал, что лучше не оправдываться и молча выслушать нарекания. Он вновь занялся погрузкой французов. Наконец бесконечно усталый мичман, держа в руках исписанные ведомости, доложил Болтону, что французы, их лошади и багаж благополучно погружены, и вместо благодарности получил приказ собирать пожитки и перебираться с ними на «Софию», где по-прежнему требовались услуги переводчика. Конвой быстро вышел из Плимутского залива, обошел Эддистоун и двинулся дальше: фрегат его величества «Неустанный» под брейд-вымпелом, два канонерских брига и четыре транспортных судна. Не бог весть какая сила, чтобы опрокинуть Французскую республику. Всего-навсего одиннадцать сотен пехотинцев, Сорок третий полубатальон и небольшой батальон французов (если можно их так назвать, учитывая, что половина из них авантюристы всех национальностей). Хотя Хорнблауэр и не решался судить о французах, лежавших рядами в темном вонючем твиндеке и страдавших от морской болезни, он дивился, как можно ожидать чего-нибудь серьезного от столь малочисленной армии. Из своего богатого исторического чтения он знал, сколько небольших набегов совершалось на берега Франции в прежних войнах, и, хотя один оппозиционный политик [16] и сказал, что это «швырять в окно гинеями, чтобы разбить стекло», склонен был в принципе их одобрять как один из способов ослабить врага – до тех пор, пока сам не оказался участником такой вылазки. Так что он вздохнул с облегчением, узнав от де Пюзожа, что это лишь часть их армии, причем меньшая. Де Пюзож, бледноватый от морской болезни, которую, впрочем, мужественно превозмогал, разложил в каюте на столе карты и объяснил план.
16
Имеется в виду Генри Фокс (1705–1774). Его слова про разбивание окна гинеями относились к высадке в Рошфоре в сентябре 1757 г., во время Семилетней войны. Операция стоила примерно миллион фунтов стерлингов и закончилась грандиозным провалом.
– Христианская армия, – говорил де Пюзож, – высадится здесь, у Киброна. Они отплыли из Портсмута (как же трудно произносить эти английские названия) за день до того, как мы отплыли из Плимута. Их пять тысяч под командованием барона де Шаретта. Они пойдут на Ван и на Рен.
– А что должен делать ваш полк? – спросил Хорнблауэр.
Де Пюзож снова ткнул пальцем в карту.
– Вот город Мюзийак, – сказал он. – Двадцать лиг от Киброна. Здесь дорога с юга пересекает реку Марэ. Речка маленькая, но берега у нее болотистые, и дорога идет не только по мосту, но и по длинной дамбе. Бунтовщики стоят южнее и, чтобы двинуться на север, должны пройти через Мюзийак. Здесь будем мы. Взорвем мост и будем охранять переправу. Мы задержим бунтовщиков, а за это время де Шаретт поднимет всю Бретань. Вскоре у него будет двадцать тысяч солдат, бунтовщики перейдут на нашу сторону, мы войдем в Париж и восстановим на троне его христианнейшее величество.
Вот, значит, какой план. Энтузиазм француза передался Хорнблауэру. Конечно, здесь, где дорога проходит в десяти милях от берега, и здесь, в широком устье Вилена, нетрудно будет высадить небольшой десант и захватить Мюзийак. Такую дамбу, какую описал де Пюзож, нетрудно будет оборонять день-два даже от превосходящих сил противника. Это обеспечит де Шаретту все необходимые условия.
– Мой друг господин де Монкутан, – продолжал де Пюзож, – сеньор Мюзийака. Население встретит его с радостью.
– В большинстве своем. – Глаза де Монкутана сузились. – Кое-кто и огорчится. Я же с радостью жду встречи.
В Западной Франции, в Вандее и Бретани,
Было серое утро, серыми были и небо, и скалы, когда конвой обогнул Бель-Иль и подошел к устью Вилена. Далеко к северу, в Кибронском заливе, виднелись белые марсели корабля. Хорнблауэр, стоявший на палубе «Софии», видел, как он обменивается сигналами с «Неустанным», докладывая о своем прибытии. То, что, используя особенности береговой линии, они могли нанести удар одновременно с двух точек, разделенных сорока милями суши, но хорошо одновременно видимых с моря, свидетельствовало о гибкости и подвижности военного флота. Хорнблауэр прочесал подзорной трубой вражеский берег, перечел приказ для капитана «Софии» и вновь принялся глядеть на берег. Он различал узкое устье Марэ и глинистую полоску, на которую предстояло высаживаться войскам. «София» пробиралась к назначенной стоянке, неуютно переваливаясь с боку на бок. Лот бросали беспрерывно: эти воды хоть и защищены от ветра, представляют собой такой сумасшедший клубок противоположных течений, что в сравнении с ним самое бурное море покажется спокойным. Наконец якорный канат загромыхал через клюз, и «София» закачалась под действием течения. Команда уже спускала шлюпки.
– Франция, милая, прекрасная Франция! – произнес рядом с Хорнблауэром де Пюзож.
С «Неустанного» донесся крик:
– Мистер Хорнблауэр!
– Сэр! – отозвался Хорнблауэр в капитанский рупор.
– Вы отправляетесь на берег с французами и остаетесь там до дальнейших распоряжений.
– Есть, сэр.
Вот, значит, как ему предстоит впервые в жизни вступить на чужую землю. Люди де Пюзожа выбирались на палубу; спустить их в ожидающие у борта шлюпки оказалось делом долгим и утомительным. Хорнблауэр размышлял про себя, что творится сейчас на берегу, – без сомнения, гонцы скачут на север и на юг с вестями о высадке десанта. Вскоре революционные генералы построят своих солдат и спешно поведут их к этому месту – хорошо, что важный стратегический пункт, который им предстоит захватить, расположен менее чем в десяти милях от берега. Он вернулся к своим делам: как только солдаты окажутся на берегу, надо будет проследить за перевозкой багажа и боеприпасов, а также несчастных лошадей, стоявших в импровизированных стойлах перед грот-мачтой. Первые шлюпки отвалили от судна; Хорнблауэр видел, как солдаты, увязая в мокрой глине, выбираются на берег, французы слева, британские пехотинцы в красных мундирах – справа. На берегу виднелось несколько рыбачьих лачуг; передовые отряды двинулись к ним. По крайней мере, высадка прошла без единого выстрела. Хорнблауэр отправился на берег вместе с боеприпасами и нашел там Болтона.
– Отнесите ящики с боеприпасами выше верхних приливных отметок, – сказал Болтон. – Мы не сможем отправить их вперед, пока раки не раздобудут несколько повозок. Для пушек тоже понадобятся лошади.
Тем временем отряд Болтона вручную стаскивал на берег две шестифунтовые пушки на походных лафетах. К ним приставят моряков и повезут на лошадях – лошадей раздобудет десант. По старой традиции британских моряков бросают на берег, когда того требует военная необходимость. Де Пюзож и его офицеры с нетерпением ждали своих скакунов и, как только лошадей свели со шлюпок на берег, тут же вскочили в седла.
Де Монкутан и остальные поскакали вперед – возглавить пехоту, а де Пюзож задержался, чтоб обменяться несколькими словами с лордом Эдрингтоном. Британская пехота уже построилась в развернутый строй; дальше на берегу виднелись отдельные красные пятнышки – британские пикеты. Хорнблауэр не слышал разговора, но видел, как Болтон в него включился. Наконец лейтенант подозвал и его самого.
– Вы отправитесь с лягушатниками, Хорнблауэр, – сказал Болтон.
– Я дам вам лошадь, – добавил Эдрингтон. – Берите вот эту – чалую. Я хочу, чтобы с французами был кто-нибудь, на кого я могу положиться. Держите ухо востро и, как только они соберутся выкинуть какой-нибудь фортель, сразу сообщайте мне. Кто их знает, что им в голову взбредет.
– Вот и последний багаж выгрузили, – сказал Болтон. – Я пошлю его вам, как только получу повозки. А это что за черт?
– Передвижная гильотина, сэр, – объяснил Хорнблауэр. – Часть французского багажа.
Все трое повернулись и посмотрели на де Пюзожа, который, не понимая ни слова, нетерпеливо слушал разговор. Однако сейчас он догадался, о чем они говорят.
– Ее надо отправить в Мюзийак в первую очередь, – сказал он Хорнблауэру. – Будьте так добры, скажите этим джентльменам.