Лейтенант Хвостов и мичман Давыдов
Шрифт:
На следующее утро десант был свезен снова. На это раз впереди всех шли с обнаженными шпагами оба друга. Лейтенант и мичман словно соревновались друг с другом в храбрости. Не выдержав напора, японцы бежали вновь. В распахнутые настежь крепостные ворота моряки вступили, гордо печатая шаг. Трофеи им достались не малые: единороги и пищали, мортиры и ружья. Склады ломились от продуктов и товаров.
– Надолго видать обосноваться хотели! – мрачно констатировал Хвостов, меж рисовых завалов вышагивая.
Вечером загрузили припасы на суда. Не обошлось без неприятностей. В захваченной крепости матросы нашли несколько
Предав огню крепость и факторию, суда вышли в океан.
Отметим, что трофейные пушки (две португальского литья, одна японского) были впоследствии доставлены в Петербург, и до сего дня сохраняются в Артиллерийском музее…
Так, обследуя остров за островом и разоряя разбойничьи японские гнезда, Хвостов и Давыдов продвигались все дальше и дальше к югу. Известия же о их победоносном походе распространялись по островам столь стремительно, что при виде на горизонте парусов, японцы уже сами запаливали свои укрепления и разбегались.
Время от времени удавалось перехватить и японские суда. Первым в одной из укромных бухт попался большой японский транспорт доверху груженый пшеном и солью. Отпустив на берег насмерть перепуганную команду, судно сожгли. Вскоре та же участь постигла еще три судна сторон восходящего солнца, что безнаказанно плавали у российских берегов, грабя местное население.
– Теперь уж раскосые надолго запомнят наш стяг Андреевский, за которым не только сила, но и справедливость! – с гордостью объявил своей команде Давыдов, когда оба судна повернули свои форштевни на Охотск.
Вот как описывает этот подвиг Андрей Вознесенский в поэме «Авось»:
В бой, Довыдов и Хвастов!Улетели. Рапорт:«Пять восточных острововВаши, Император!»Как стало известно позднее, блистательный рейд Хвостова с Давыдовым произвел на японцев огромное впечатление. Японская экспансия на север была надолго приостановлена. И как знать, кому бы принадлежали ныне Сахалин с Курильской грядой, если б не Хвостов с Давыдовым! Увы, все это стало понятным лишь спустя века. А пока героев ждали новые непростые испытания.
Лейтенант с мичманом рассчитывали в Охотске на торжественную встречу, как-никак, а победители, но вышло все совсем иначе.
…В те дни посреди великого сибирского тракта где-то под Красноярском умирал камергер Рязанов. Уже в агонии, он внезапно приподнялся на локтях и закричал из последних сил:
– Слон! Слон! Слон!
Это были его последние слова. Что они значили, не понял никто. Быть может, слон почудился камергеру перед смертью, быть может, как считали некоторые, он пытался сказать «сон», но костенеющий язык уже не слушался своего хозяина. О противоречивой личности Рязанова спустя полторы сотни лет скажет поэт:
ОнУже после смерти Резанова императору Александру будет доставлено его неотправленное письмо: «Усиля американские заведения и выстроя суда можем и японцев принудить к открытию торга, которого народ весьма сильно желает у них. Я не думаю, чтоб Ваше Величество вменили мне в преступление, когда имев теперь достойных сотрудников, каковы Хвостов и Давыдов, с помощью которых выстроя суда, пущусь на будущий год к берегам японским разорить на Матсмае селение их, вытеснить их из Сахалина и разнести по берегам страх, дабы отняв между тем рыбные промыслы, и лиша до 20000 человек пропитания, тем скорее принудить их к открытию с нами торга, к которому они обязаны будут. А между тем услышал я, что они и на Урупе осмелились уже учредить факторию. Воля Ваша, Всемилостивейший Государь, со мною, накажите меня как преступника, что не сождав повеления приступаю я к делу; но меня еще совесть более упрекать будет ежели пропущу я понапрасну время и не пожертвую славе Твоей, а особливо когда вижу, что могу споспешествовать исполнению великих Вашего Императорского Величества намерений».
…Через много лет, в 1847 году, Калифорнию посетил директор Гудзон-Бейской компании Джордж Симсон, он-то и сообщил дочери коменданта форта Сан-Франциско Кончита де Аргуельо достоверные сведения о Резанове. Симсон рассказал, что на пути в Америку побывал в Красноярске и посетил могилу Резанова. После этого Кончита примет монашеский постриг.
Арест и побег
Дело в том, что к моменту возвращения «Юноны» и «Авос» слухи об успехах прошлогоднего похода Хвостова уже разнеслись по всей Сибири. Особенно взволновали они охотского начальника капитана 2 ранга Бухарина, известного своим гнусным характером, и чудовищной жадностью.
– Иш, как в воде низко сидят! Небось, все трюма полны золотом да серебром в Иапонии награбленным! – завистливо шипел он, оглядывая входящие в бухту суда.
Едва же завели швартовы, как Хвостов с Давыдовым были вызваны в комендантский дом. Едва вошли, как навались на них дюжие молодцы, разом скрутили руки, ноги. Пытались, было, офицеры отбиться, куда там! Намяли бока и в подвал кинули. А назавтра поволокли на допрос к Бухарину. Кавторанг встретил их отборной матерщиной, в лицо слюной брызгая:
– Почему сия диверсия исполнена без моего ведома! Я тут государем главнейшим поставлен повелевать!
– А что ты за гусь такой, чтоб я тебе докладные чинил? – разлепил Хвостов разбитые в кровь губы. – Над нами один воевода в краях здешних был поставлен его высокопревосходительство камергер Рязанов. Он и приказы нам давал!
– А, кроме того, велено было Рязановым все чинить нам в полнейшей тайне, – дополнил друга Давыдов, – На то и бумага у нас гербовая имеется!
– Плевать я хотел на бумагу вашу, да и на камергера, коего след давным-давно простыл! – вновь возвысил голос Бухарин. – Скажите мне лучше, куда золото награбленное подевали?