Лежачий полицейский

Лемеш Юля

– Держите меня четверо! Урою падлу!

– Гитлера на вас нет!

– Мы субсидируем похороны и скоро назначим компенсацию семьям погибших!

– Какая сука за Гитлера говорила? У меня оба деда в войне погибли!

– Бензопилу хоть верни! Куда я без нее?

– А у меня телевизор новый, бля!

– Твой дед до сих пор небо коптит!

– А я все потерял!

– И что у тебя было? Поллитра недопитая?

– Не твое собачье дело. Я, может, на мотоцикл копил!

– Мой дед герой, не то что твой – полицай ссученный.

– Так твоя квартира целехонька, бля. Сходи, бля, забери, бля. И езди на

нем, на хрен! Ездюк хренов!

Зычный гогот перекрыл вопли несостоявшегося байкера. Который с невероятно круглыми глазами доказывал недоверчивому обществу свою правоту. Обильно орошая округу брызгами слюны.

Выглядывая из-под локтя охраны, митингующий обещалкин оглядывался, как голодный хорек из норы.

Мне сказочно повезло. Когда стали выдавливать власть из кафе, на улицу вынесло и меня. Целую и неповрежденную. Почти здоровую. Это если не учитывать температуру, но государство к ней не имело прямого отношения.

Возвращаясь в мрачный неуютный дом, я подумала, что неплохо бы озадачиться приобретением нового пуховика, но потом почему-то эта затея показалась мне незначительной. Мысли витали где-то в районе жаркого солнечного лета. Думалось о снастях для рыбалки, о красивом холме, поросшем елками, под которыми гуртом теснились белые грибы.

– У меня бред. Надо выпить аспирина. Где у нас аспирин? Нету. Что же выпить? Ножку у стула, что ли, погрызть? Раз никаких лекарств нет…

Вот интересно, а будет ли мама мной гордиться, когда случайно узнает, что ее дочь стала знаменитым художником? Хихикнула. Сколько уверенности в себе от нескольких проданных картин.

Днем температура поднялась еще выше. Правда, градусника под рукой не оказалось, но, судя по острой ломоте в суставах, больше тридцати восьми. Надсадный кашель мешал спать. Лекарств не было. Хотелось горячего чаю. Что же такого сожрать, чтоб легче стало? Залезла под одеяло. А там как в сугробе.

– Я ежик. Я упал в реку. Я сейчас утону. – Надо же, раньше мне этот мультик вовсе не нравился.

Соседка пыталась вызвонить меня, но дойти до нее оказалось невозможно. В бреду мне чудилось, что я встаю и открываю эту проклятую дверь. Раза три. Но в действительности я всегда оказывалась на месте.

Завернутая в одеяло, долго добиралась до кухни. Наверное, это было уже завтра. На одной из полок была обнаружена половина лимона. В которую я с радостью вгрызлась, предварительно разогнав с нее полчище мушек. Стало немного легче, во всяком случае, глаза вытаращились. А потом не помню ничего.

Было позднее утро или ранний вечер. Клацая зубами от холода, я случайно набрела на верную мысль. Которая заключалась в неприятии моего положения. Последнее время мною все помыкают. Мама, Николай и даже незнакомая тетка, покупающая мои картины. Мне такое положение дел осточертело. У меня есть самолюбие. У меня есть честь и – как его там? А, достоинство. Блин, что нормальные люди с таким счастьем делают? Идея о чести и достоинстве заставляла меня не стоять на месте и двигаться дальше.

– Маразм, – сказала я себе. – Было просто достоинство. Такое правильное важное слово. А теперь «мужское достоинство». Хрень какая.

Итак, собираемся и отчаливаем. Вопрос – куда? Москва отпадает по причине крайней степени неизвестности обстановки. И потом, говорят, там чертовски дорогая жизнь. Мелкие города наверняка похожи.

Значит, там будет тоскливо в отношении хлеба насущного. Кроме того, последний инцидент с взрывом газа загодя охладил самые горячие порывы. И вопрос – нужны ли кому-то там мои картины? Ясен перец – на фиг они кому-то сдались. Быть может, в сезон наплыва туристов станут покупать, и то вряд ли.

Получается, надо рвать когти обратно в родной проветриваемый всеми мокрыми циклонами город. Там затеряться – раз плюнуть.

За время моего затмения дали свет и воду. Но мне теперь было начхать на блага цивилизации, кроме унитаза. Который оказался отвратительно ледяным.

Бросив прощальный взгляд на самовар под елкой, я всунула в него сверху поздравительную открытку для Николая. Пускай ему будет стыдно, что он меня бросил на произвол судьбы.

Ничего, я им всем еще покажу.

Некстати припомнился сосед Карабасов, который утверждал примерно то же самое. И до сих пор ничего никому не показал и не доказал.

Вымыла кисточки. Расставила нарисованный «примитивизм». Грустно. После моего ухода картины останутся сиротами. Как медленно думаются мысли. Прихватив самое необходимое, я аккуратно заперла за собой дверь.

– Ты куда собралась? Хворая, что ли? Я все звоню, а ты не отпираешь. – Соседка подозрительно оглядела меня с ног до головы.

– Уезжаю. Прямо сейчас, – выговаривать слова было труднее, чем думать.

Идти труднее, чем выговаривать слова. Даже дышать было проблематично. Мне кажется, я даже не моргала от усталости. Отважно спотыкаясь, я доплелась до автобусного кольца. Редкие прохожие сочувственно таращились на меня, словно на чахлое привидение, которое выписывает кренделя нетвердыми ногами. Ну и что уставились? Человек приболел немного, со всяким бывает.

– Понаехали, нарики, – весело хохотнул местный гопник.

Больше всего мучила невозможность унести в светлое будущее краски и кисти. Как весело было их покупать. Какое счастье открывать тюбики. Какое удовольствие от запаха…

Проверив в сотый раз, на месте ли паспорт и деньги, поискала вход в неприглядное здание кассы. На котором висел обычный амбарный замок. Не предвещающий ничего утешительного.

Нет, все-таки это был поздний вечер. Скорее – уже ночь. Присев на скамейку, я спрятала руки между коленями в надежде их отогреть. Странно, руки мерзнут, а туловищу не холодно.

Мне было до такой степени все равно, что всеравнее некуда. От осознания собственной ровности я счастливо рассмеялась.

Услышав звуки, вылетающие изо рта, срочно захлопнула его. Чего веселюсь, спрашивается? Николай наверняка, того, помер. Конечно, его не кокнули. Такого не убьешь. Скорее всего, автомобильная авария приключилась. Хороший был мужик, скорбно постановила я. Правильный такой, настоящий. И любовник хоть куда. Последняя эпитафия показалась мне на редкость неоднозначной. Тогда я покопалась в воспоминаниях и прибавила к вышеперечисленному целеустремленность и умение зарабатывать деньги. Теперь получалось, что Николай – обыкновенный деляга. Деляга, любовник, хороший мужик. Какого лешего я к нему так привязалась? Кроме того, достала меня эта его несносная привычка бросать одежду на стулья. Вот ведь зараза какая, нагородит горы из шмоток, будто шкафа нет. Теперь нечего беспокоиться о его привычках, помер ведь.