Лезвие сна
Шрифт:
Стоит ли говорить, что я совершенно не согласна с его утверждениями? Если перефразировать слова одного из моих персонажей, Жена Вульфа, то разница между вымыслом, основанным на реальной жизни, и фантастикой всего лишь в масштабе. В первом случае это револьвер, который поражает цель на расстоянии нескольких шагов, и даже несведущий человек не сможет отрицать, что оружие эффективно. Фантастика больше похожа на шестнадцатидюймовое орудие. Оно выпускает залп с ужасающим грохотом, но, поскольку цели не видно, создается впечатление, что выстрел произведен в пустоту.
Обратите внимание на слова «создается впечатление». На самом деле я говорю о фантастике, которая относится к космополитической
Сегодня позвонил Алан и сообщил, что прошлой ночью скончался Нигель. В понедельник Дэвид привез его домой из больницы, и я собиралась завтра зайти проведать больного. Слишком поздно. Господи, он уже никогда не сможет отпраздновать свое двадцатилетие.
Дэвид сообщил Алану, что его тест тоже оказался положительным, но он решил скрыть это от Нигеля.
— Он до самой смерти без конца повторял одно и то же: «Я рад, что хотя бы у тебя всё в порядке». Как я мог его разуверить?
Вот что делает СПИД с нашим обществом. Когда умирает так много друзей, у человека с каждым разом остается всё меньше сочувствия. Мы мало-помалу теряем способность скорбеть по каждому в отдельности. Мы даже в душе перестаем понимать, как любили умершего, как будем по нему скучать. Наша скорбь обратно пропорциональна количеству потерь.
Платон утверждал, что все в этом мире только отражение реальных вещей, которые недоступны нашему взору. Я не знаю, правда это или нет. Если правда, то мне не хочется жить в этом мире. Всю жизнь я пыталась манипулировать тенями, чтобы всё было по-моему, но мои попытки всегда оказывались безуспешными. Я так устала от теней. Я хочу лицом к лицу встретиться с реальностью. Не желаю бороться с тенями за место в мире, лучше столкнуться с тем, что отбрасывает эти тени, и пусть обломки разлетаются во все стороны.
Сегодня Алан повел меня обедать. Когда мы выходили из квартиры, грудь так сдавило, что я с трудом подошла к двери. Я не была на улице целую неделю, с тех пор как ходила на встречу с доктором Джейн. Почти всё время, пока мы были с Аланом, я пыталась убедить себя, что находиться за пределами квартиры — вполне нормально.
Иногда во время разговора с людьми я забываю значения некоторых слов и ничего не могу объяснить. Я продолжаю говорить, но не понимаю, о чем говорю. Я просто стою, мои губы шевелятся, а в голове звучит только «йадда, йадда, йадда». Но когда я прихожу в Детский фонд и разговариваю с детьми, такого не бывает. Они приводят меня в чувство, или что-то в этом роде.
Дети. Некоторые из них настолько очаровательны и смелы, что у меня разрывается сердце — мы так мало можем им дать. Зато постоянно приходится вести настоящие войны с их родителями или опекунским советом. Все знают, что для них лучше. Каждый готов дать совет. Для любой проблемы существует готовое решение. Я говорю, что дети сами должны решать за себя, но меня никто не слышит.
Я наконец-то утвердилась в мысли, что одиночество присуще мне от рождения, но в то же время у меня
— Я чувствовала это всегда, — ответила я.
Хотелось бы придумать лучший конец для моей жизненной истории. Даже когда я рассказываю историю самой себе, я уверена, что в ней есть определенный смысл или хотя бы определенная форма, которым подчиняется беспорядочная путаница отдельных эпизодов нашей жизни. Большинству людей необходимо верить, что они блуждают в этом хаосе ради какой-то цели, иначе существование утратило бы для них смысл.
Мне бы хотелось жить здесь и сейчас. Мне бы хотелось заботиться только о настоящем и не тащить за собой багаж из прошлого. Я не собираюсь огорчаться по поводу того, что отдельные периоды моей жизни не складываются в историю с последовательной сюжетной линией и закономерным финалом.
Моя жизнь не прекратится даже в случае самоубийства; ей уготована иная участь: амнезия.
Terti um quid [4]
Признание вороны:
Хоть я и приветствую волшебство,
но я не человек в вороньих перьях,
я ночь, поглощающая солнце.
Роджер Дэвис сидел за своим столом в полицейском участке и наблюдал за сменой выражений лица Томпсона, говорившего по телефону. Расследование убийства Маргарет Малли не раз заводило их в тупик, но теперь наконец они сдвинулись с мертвой точки. Предыдущий звонок мужа убитой женщины снова вывел их на Алана Гранта. Дочь Малли клялась, что видела его в холле гостиницы в тот вечер, когда произошло убийство, несмотря на все заверения подозреваемого в обратном.
4
Третья сторона треугольника, (лат.)
Грант вполне подходил для этой роли. У него был достаточно убедительный мотив для убийства, а у полицейских имелся свидетель, оказавшийся в нужное время в нужном месте. Но Дэвису что-то не нравилось. Человек, которого они допрашивали накануне, явно был испуган, но не как пойманный преступник. Скорее его испуг можно было выразить фразами типа: «И как меня угораздило вляпаться в это дело?» или «Господи, ну как их убедить, что я говорю правду?» Но от показаний дочери Малли никуда не деться, а Дэвису приходилось ошибаться и раньше. Хорошо бы спихнуть это дело прокурору, а там пусть разбираются. После звонка родственников остается только арестовать Гранта и повторить допрос.
Томпсон наконец закончил разговор и устало вздохнул.
— Это опять дочка Малли, — произнес он.
— Я так и подумал.
— Она говорит, что в тот вечер видела кого-то другого, а не Гранта.
Дэвис вздохнул. Надежда на скорое закрытие дела испарилась.
— Она всё выдумала?
— Скорее передумала. Говорит, что солгала, а теперь мучается угрызениями совести.
— Может, вызвать Гранта и устроить опознание? — спросил Дэвис.
— Она говорит, что прекрасно помнит, как выглядит Грант, твердит, что это был не он, и посылает нас всех подальше.