Лезвие света
Шрифт:
– Галло, иди-ка сюда! – крикнул Фацио.
Монтальбано вышел, закурил. Не зная, чем себя занять, решил пройтись и невольно очутился на задворках дома. В окне виднелась доска, мешавшая заглянуть внутрь. Либо забыли отодрать, либо решили не возиться после того, как склад опустел.
Метрах в тридцати вразброс росло восемь или девять чахлых миндальных деревьев, скорее всего, остатки прежних садовых посадок.
Вокруг – ничего, вернее, пейзаж, весьма похожий на тот, что привиделся
Стоп, минутку, если приглядеться, деревьев было не восемь или девять, а ровно четырнадцать.
То есть девять были целыми, со стволом и кроной, а от пяти оставался один ствол.
Верхушка была срублена не топором по частям, а словно бы деревьям снесли башку одним точным и четким ударом: крона каждого дерева, целехонькая, лежала на земле в десятке метров от своего ствола.
Что тут могло произойти?
Комиссара разобрало любопытство, и он подошел к ближайшему обезглавленному дереву.
Срез был ровным, словно действовали скальпелем. Но даже встав на цыпочки, он не мог толком ничего разглядеть.
Тогда комиссар прошел десять шагов и осмотрел верхушку дерева – падая, та опрокинулась.
Нет, не мощный клинок одним махом сшиб дерево, а нечто огненное – ясно виднелись темно-коричневые следы жженой древесины.
И вдруг он понял.
Развернувшись, понесся к дому и на углу едва не врезался в Фацио – тот выбежал звать комиссара.
– Что там? – спросил Фацио.
– Что там? – спросил Монтальбано.
– Мы нашли… – начал Фацио.
– Я нашел… – одновременно с ним начал комиссар.
Оба запнулись.
– Будем спрягать глагол «найти» целиком? – спросил Монтальбано.
– Говорите сперва вы, – сказал Фацио.
– Я нашел за домом деревья, их укоротили чем-то вроде гранатомета или ракетницы.
– Ни хрена себе, – сказал Фацио.
– А ты что хотел сказать?
– Мы нашли шесть листков «Островного вестника» в масляных разводах.
– На что спорим, это оружейная смазка? – предложил Монтальбано.
– Никогда не спорю, если уверен, что проиграю.
– Там было оружие, и они решили его испытать, стреляя по деревьям, зуб даю, – сказал комиссар.
– А теперь что будем делать? – спросил Фацио.
– Давай зови всех.
– И куда пойдем?
– Поищем осколки под деревьями.
До часу дня они шарили в траве и пыли.
Когда нашли с килограмм осколков, комиссар сказал, что этого довольно и можно возвращаться.
Они отвезли Интелизано домой, наказав никуда не уезжать и ни с кем не говорить об этом деле, а потом поехали в комиссариат.
– Как договоримся? – спросил Фацио.
– Занеси ко мне в кабинет осколки и газетные листы и скажи Мими, что мы с ним увидимся в четыре. А я сажусь
Было уже полтретьего, и он боялся, что Энцо закроет заведение. От голода сводило кишки.
– Если я приеду минут через сорок пять, покормишь обедом?
– Закрыто у нас!
– Монтальбано это!
Отчаянный вой подыхающего от голода пса.
– Простите, синьор комиссар, не признал. Приезжайте, когда пожелаете – для вас всегда открыто.
На парковке комиссариата Монтальбано направился было к своей машине, но его окликнули.
– Синьор комиссар, вам звонят!
Хорошо, что он успел предупредить Энцо. Зашел в каморку к Катарелле.
– Синьор комиссар, тут на проводе одна синьора, хотя, по мне, никакая она не синьора, а спрашивает вас, лично-персонально.
– Она назвала себя?
– Не пожелала, синьор комиссар. Я потому и говорю – никакая она не синьора.
– Поясни-ка.
– Синьор комиссар, я ей – как вас зовут, а эта личность давай хамить.
– Как – хамить?
– А вот так. Говорит: баран!
Мариан! Он вырвал из рук трубку, нажал на кнопку коммутатора и так зыркнул на Катареллу, что тот пулей вылетел из каморки. Хотел ответить, но голос куда-то делся.
– Гхы?..
Все, что он смог издать.
– Привет, комиссар, я в аэропорту, скоро вылет. Сказала, что позвоню вечером, но не удержалась, так захотелось услышать твой голос.
Голос! Да он двух звуков выдавить не может.
– Хотя бы пожелай мне удачно слетать.
– У-у-удачно с-с-слетать, – еле выговорил он, ощущая себя дефективным от рождения.
– Я поняла. Ты не один, неудобно говорить. Пока, хочу тебя.
Монтальбано повесил трубку и схватился руками за голову. Не будь рядом Катареллы, он бы расплакался от стыда.
С письменного стола корреспонденцию перевалили без разбора на диванчик, чтобы освободить место для осколков и газетных листов, разложенных в два мешка: джутовый – для осколков, прозрачный пластиковый – для листов.
Монтальбано запер дверь кабинета на ключ, запретил Катарелле отвлекать его звонками, что бы ни случилось, и сел посовещаться с Ауджелло и Фацио.
А поскольку ни один из них не открывал рта, комиссар решил их подбодрить.
– Говорите вы, – сказал он.
Он поздно обедал, из-за голода не сумел вовремя остановиться, а потом пришлось сократить прогулку по молу – некогда было, так что теперь он чувствовал себя немного несобранным, несмотря на три выпитых порции кофе. Не то чтобы тяжесть в голове, скорее наоборот, просто говорить не хотелось.