Лгунья-колдунья

Ольховская Анна Николаевна

Пусть и две минуты, главное — увидеть Кирилла, подержать его за руку, почувствовать родное тепло. И плевать, что его голова превратилась в белый марлевый кокон, что лицо больше похоже на гипсовую посмертную маску, что дыхание поддерживается с помощью аппаратуры. Он жив, сердце его бьется, заставляя кривляться зеленую линию, а еще — Кирилл слышит ее, знает, что она здесь. Потому что Лана совершенно четко ощутила, как дрогнула ладонь мужчины под ее губами.

— Не волнуйся, родной, — прошептала она, склонившись к застывшей гипсовой маске, — все будет хорошо, я

справлюсь! Я найду урода, пытавшегося отобрать тебя у меня! Я сейчас к Ленке, отвезу ее к моим родителям, а потом заеду за Ириной и Диной. Их надо спрятать от ублюдка. Ведь это кто‑то из «северян», верно?

Ей показалось или губы Кирилла действительно шевельнулись?

— Все, две минуты истекли, вам пора, — озабоченно проговорил врач, следя за показаниями приборов. — Ваше присутствие отрицательно сказывается на состоянии пациента, у него участился пульс! Хотя это странно, находящийся в коме человек не должен реагировать на внешние раздражители.

— Сам ты раздражитель, — проворчала девушка, выходя из палаты.

Ну вот, а теперь — в частную клинику, за Осеневой.

Куда, между прочим, удалось приехать без пяти двенадцать, так что Павел Матвеевич даже баррикаду изнутри еще не начал строить в попытке спрятаться от разъяренной и вполне здоровой (что не могло не радовать, уж больно случай экзотический!) пациентки.

— Добрый день, Ланочка! — поднялся он навстречу стремительно ворвавшемуся в кабинет спасению. — Вы на редкость пунктуальны, это не может не радовать. Особенно в данной ситуации.

— Что, бузит? — усмехнулась Лана, присаживаясь за стол.

— Не то слово!

— А когда же к ней память вернется? И вообще, какой прогноз на будущее?

— Вполне благоприятный, — оживился врач. — Организм у вашей подруги удивительно хорошо справился с последствиями укуса, единственное из возможных осложнений — это кратковременная амнезия, но она может закончиться в любой момент. А в остальном — тьфу‑тьфу, чтобы не сглазить! Сердце, легкие, суставы — все работает, как швейцарские часы!

— И будет работать? В любом случае?

— Я надеюсь. Странный вопрос, конечно. Что за случай вы имеете в виду?

— Дальше скрывать от Лены истинное положение вещей я не могу. Произошло еще кое‑что, опасность нарастает. Мне придется на время спрятать подругу.

— Вот даже как? — нахмурился доктор. — И вы боитесь, что стрессовая ситуация может ухудшить состояние Осеневой?

— Боюсь.

— Не более чем, скажем, ваше. Физически Елена абсолютно здорова. Но, если все так сложно, может, лучше оставить ее здесь, у нас?

Видно было, что предложил Павел Матвеевич это исключительно из чувства долга, меньше всего он хотел нянчиться с непослушной пациенткой, и без того выклевавшей своему лечащему врачу печень.

— Нет, не стоит, — улыбнулась Лана. — Я отвезу ее в дом моих родителей, это охраняемая территория, там вполне надежно.

— Разумно! — облегченно выдохнул эскулап. — Ну что ж, пойдемте, я вас провожу.

Ага, провожу. Скорее лично хочу убедиться, что вздорная девица действительно покинула

гостеприимные и очень терпеливые (за отдельную плату) стены клиники.

Открывая дверь палаты, в которой ее ждала подруга, Лана предполагала увидеть возмущенную кошку с распушившимся хвостом и услышать разъяренное шипение, но на кровати свернулась клубком очень грустная и несчастная зверюшка.

Она словно не видела вошедших, продолжая смотреть остановившимся взглядом в стену. Лана вопросительно взглянула на доктора, тот пожал плечами и нарочито бодро спросил:

— Вы готовы ехать домой, Леночка? За вами подруга пришла.

— Не готова, — прошептала Леночка, не меняя позы. — С ней не готова. Я сама доберусь.

Понятно. Она все вспомнила. Сама. И теперь старательно накачивает себя обидой, как воздушный шарик — гелием. А объясняться в присутствии пусть и очень любезного, но все же постороннего человека совсем не хочется. К тому же вездесущая медсестричка сегодня дежурит — торчала на посту, Лана видела ее, когда проходила. Но если бы даже не видела, то ментальный пинок в… пусть будет в спину, все равно почувствовала.

— Ну зачем вы так, Лена, — успокаивающе заворковал доктор. — Ланочка ведь действовала исключительно исходя из ваших интересов.

— Вот пусть и дальше исходит, — шарик вот‑вот должен был лопнуть.

— Павел Матвеевич, — Лана повернулась к врачу и улыбнулась, кивая на дверь, — дальше я справлюсь сама, большое вам спасибо за все.

— Не за что, голубушка, не за что. Рад был помочь. Кириллу привет передавайте!

— Обязательно. Думаю, мы с ним к вам еще зайдем, есть кое‑какие вопросы.

— Буду рад, — откланялся доктор. — Всего доброго, Леночка!

— До свидания, — просвистел шарик.

Дверь за эскулапом закрылась, теперь можно было и поговорить. Но вкратце, проверять периодически наличие прослушки не хотелось. А вероятность налипания на дверь новообразования по имени Настя стремилась к девяноста семи процентам.

— Осенева, не бузи, — Лана осмотрелась и, обнаружив, что подруга даже не думала собираться, принялась бросать ее вещи в большой целлофановый пакет. — Так надо было, поверь.

— Не верю. Не может быть причины, по которой надо обманывать друзей так по‑свински. И не надо мне говорить о моем тяжелом состоянии!

— Не буду. Потому что не оно определило тактику поведения.

— Не оно? — Шарик слегка изменил позу, сев вполоборота. Но на подругу по‑прежнему не смотрел. — Тогда зачем?

— Ленка, я все тебе объясню, но в машине.

— Почему не здесь?

— Потому что здесь двери имеют большие розовые уши.

Из коридора послышалось фырканье, а потом — цокот каблучков.

— А, Ковалева, — шарик слегка сдулся, проступили черты лица Осеневой. — Она все пыталась выведать у меня о ваших отношениях с Кириллом.

— И как? Выведала?

— Боюсь, услышанное спровоцировало у девицы приступ изжоги. Ланка, что происходит?

— Дикость происходит совершеннейшая. Вадим, потом мать Квятковской, потом ты, теперь Кирилл…