Либелломания: Зимара
Шрифт:
– Карбонитрид гафния, – щупала стены Деус. – Фибра, а что, вы в жерле вулкана копали эти ваши шахты?
– На Карбо вечная мерзлота.
– А зачем в кротафалке жаропрочные стены? В нём же можно красные карлики бурить!
– Я не инженер, – в скупой и невозмутимой манере отвечал Фибра. – Я шахтёр.
– А откуда знаешь метаксиэху? – спросил Кайнорт скорее на автомате, чем из интереса, но Деус послала ему красноречивый кивок за хороший вопрос.
– Кто это – метаксиэху?
– Универсальный язык торговцев, рабочих, туристов.
– Нет. Это мой родной язык.
Деус переглянулась с Бритцем, но тот ответил пустым взором, опять затуманенным болью и собственными проблемами. Усилиями трёхрукого Фибры удалось оторвать кусок обшивки рядом с аптечкой. Гигант был силён, как скала. Наружу проступил слой замотанных в клубки проводов с узлами датчиков. Топорщась в разные стороны, они напоминали змеиные головы. Зеппе закатал рукава и полез в проводку, как хирург в кишки. Кабели его шлема шуровали внутри, словно живые. Бардачопика выпустили из сумки, и он подавал инструменты, как заправский паж-оруженосец. Старик прижимался щекой к дорожкам микросхем, обогревал дыханием платы, слушал ток и ворковал с предохранителями. Снаружи послышался скрежет: Нахель устанавливал гусеницу на трак.
– Карбо – это ведь шахты в системе Дворфо? – уточнила Деус у Фибры, и тот кивнул. – Не думала, что там люди работают, даже не слышала, чтобы кто-то встречал шахтёра с Карбо. Чёртово местечко. Одно из немногих похуже Зимары.
– Да я привык. К холоду и вообще.
– И как вы там, довольны условиями труда?
– Не знаю. На Карбо разговоры лишние. И таблички есть: «Рой и рот закрой», «Захлопни пасть, чтобы не упасть», «Ля-ля – враг угля». Закончил смену – есть, спать. Побудка – есть, работать. Двадцать шесть витков.
– Так ведь это же лет тридцать по-здешнему, – присвистнула Деус, которой было куда меньше от роду. – Как в тюрьме.
– Они потом перевозят к себе, если план выполнишь.
– Они – заказчики? Управляющие шахтой?
– Можно и так. Они для нас – боги. Как боги. Контракт закончился – можно туда.
– Куда?
– Туда, к ним, – Фибра махнул рукой, не замечая, как Деус в немом диалоге пытается поймать взгляд Бритца, и как Бритц сверкает радужками в ответ и закрывает глаза. – Мы садимся в кротафалки, маршрут уже построен, в морозилке – пища в дорогу. Настоящая пища, а не шахтёрские капсулы. Хлеб там, мясо. И аптечка. Садимся и ждём своей остановки.
Их оборвал вскрик. Зеппе отшатнулся от проводов и выдернул кабели шлема:
– Аб-б-бляция! – выругался старик. – Плата стартера заражена перезаписывающим макровирусом! Я не стану подсоединять к ней узлы бардачопика, Деус.
– Зеппе, у нас нет другого вых…
– Он заразит малыша! Это же невосстановимая порча файлов!
– Чего там портить, у него три бита памяти?!
У них с Деус завязалась перепалка, и Кайнорт выскользнул наружу. Он расстегнул куртку, распахнул рубашку и прямо так, грудью наголо рухнул в сугроб. Антитела токсолютоза не давали ему замёрзнуть, но снег снимал боль лучше любого анальгетика. Объятия этого сугроба ощущались почти таким же счастьем и утешением, как и кольцо её рук возле орникоптера
Снег под ним таял. Вдали по отвесной скале Тылтырдыма карабкался Чивойт. Лёд и камень вокруг него крошился. Бритц поднялся из сугроба. Нахель, стоя на краю чёрного озера, целился в скалу и лениво разряжал в неё глоустер. На счастье бранианской кошки, близорукий Нахель промахивался с такого расстояния даже в треснувших очках, и Чивойт скакал по выбоинам, как по ступеням. Насколько переменился мир, с досадой думал Кайнорт, хотя и переменился в обозримом мире один только Нахель. Но, чёрт возьми, как!..
Вездесущий метеоспрут хлестнул небо щупальцем, и лицо Бритца присыпало снежинками. Несколько, не растаяв, отскочили и заплясали в воздухе. Кайнорт покосился на Нахеля и, пока тот прицеливался, перекатился за хрустящий сугроб и исчез за кротафалком. Торопиться было чертовски больно. Снег под ногами скрипел на всю долину. Выстрелы из глоустера прекратились. Не успел Бритц сделать шаг вниз по склону мёрзлой грязи, как с другой стороны в ухо ему прилетел ледяной ком. Такой большой и так шибко, что Кайнорт упал. При попытке встать его бомбардировал второй ком: снег, начинённый ледышками. На снегу остались капельки крови из уха и носа.
– Даже не думай! – пригрозил Нахель, скользя по льду и глине.
Комок заснеженной шерсти выкатился за ним из-за кротафалка и врезался в бедро. Чивойт сделал то, на что никогда не осмелился бы на Урьюи: со всего маху боднул хозяина. Нахель покачнулся, саданул кулаком в развороте, но ударил воздух. Чивойт набычился, расставив ноги, затряс бородой и опустил рожки. Из его пасти валил пар:
– Ме-е.
Пшолл зыркнул на бранианскую кошку. Кошка зыркнула на него:
– Ме-е-е-е-е.
Чивойт ощерился и напустил на себя такой клочковато-придурковатый вид, что с ним расхотелось связываться. Нахель поправил очки и бросил третий ком льда себе под ноги. Кайнорту показалось, что жук собирался схватить его за шкирку, но Пшолл за секунду до броска отдёрнул руку, будто, раз программа по предотвращению побега господина была выполнена, он более не имел права касаться его. Бритц хотел сказать что-нибудь глубокомысленное и злое, но чихнул, выпустив фейерверк микроскопических капель крови. Она замёрзла в воздухе между ним и Нахелем.
– У тебя что, жорвел дери, глаза на затылке?
– А как, жорвел дери, не заметить? – голос Нахеля бряцал металлом, будто его начинили булавками. – Снежинки станцевали прямо у тебя на носу!
– Ты не мог этого видеть.
– Зимара видела.
– Это как? А ты при чём? – Кайнорт подобрал ледышку и приладил к разбитому носу, чтобы не гнусавить, а то это портило всю манипуляцию. – Послушай, Нахель, я не помню, чтобы эта помешанная запрещала тебе говорить. Может, для моего же блага стоит посвятить меня в подробности? А то в другой раз ты мне хребет перешибёшь.