Либеральный Апокалипсис

Панов Вадим Юрьевич

— Здесь неподалеку — стойбище, — Микаэль махнул рукой в том направлении, откуда плыл дымок. — Приведите мне оттуда кого-нибудь. Лучше женщину.

— Слушаюсь, господин хабермас, — бодро откликнулся полицейский. Он махнул рукой напарнику, и оба амбала, пригибаясь, исчезли в проулке между семидесятиэтажным карандашом Центробанка и зеркальной (еще недавно) пирамидой Налогового Дворца. Липман наконец-то остался один.

Он достал из кармана тонкий, как лист бумаги, телефон и отчетливо произнес имя абонента.

Пару секунд спустя экран телефона загорелся ровным серебристым светом.

Тот, кому звонил Микаэль, скрывал свое местонахождение.

— Борис, — сказал Липман в серебристый экран, — я знаю, что ты меня слышишь. Я сейчас в Сити, Борис. У тебя получилось, должен признать. Ты меня круто подставил, парень, и мне теперь, наверное, не подняться. Но я хочу, чтобы ты знал: я все равно найду тебя. Даже если меня разжалуют в младшие аналитики, я найду тебя через год или через пять. И тогда…

Экран внезапно потемнел. На нем возникла ухмыляющаяся оранжевая рожица — смайлик. Оранжевый глаз весело подмигнул Микаэлю.

— Смейся, — сказал ему Липман. — Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда я схвачу тебя за горло.

2.

— Старший хабермас Микаэль Липман, — сказал кардинал Гроненфельд, — вы проглядели врага.

Кардинал был высок и худ. Он носил пиджаки из мягкой замши, шерстяные жилетки с вышитыми треугольниками и звездами, льняные брюки и мокасины из натуральной кожи. Одни мокасины стоили больше, чем Липман тратил на весь свой гардероб в месяц.

— Виноват, Ваше преосвященство. — Микаэль покаянно склонил голову. — Он слишком хорошо замаскировался.

— В таком случае он заслуживает поощрения, — без тени улыбки ответил Гроненфельд, — а вы — наказания. Ваша работа, хочу напомнить, в том и заключается, чтобы вовремя распознавать опасность и выжигать ее каленым железом.

Липман кожей чувствовал на себе неприязненные взгляды коллег. Никто не любит неудачников, а лузера, подставившего под удар все свое подразделение, ненавидят. Возможно, что один из тех, кто наблюдает сейчас за унижением Микаэля, займет вскорости его место, но не менее вероятно, что вслед за уволенным старшим хабермасом последуют и все его сотрудники. За эту неопределенность, думал Липман, меня ненавидят еще больше.

Но Гроненфельд пока что не произносил слово «увольнение». Он принялся рассуждать об ответственности офицера СИБ за умы малых сих, простецов и менеджеров среднего звена, о том доверии, которое возложено на хабермасов и кардиналов, об их ключевой роли в поддержании порядка в постинформационном обществе. Слова Гроненфельда сплетались в прихотливый узор, смыслы множились, перетекая друг в друга, блестящие логические конструкции возникали и рушились по мановению тонкой белой руки кардинала. Когда спустя полчаса Гроненфельд закончил свою речь, Липман обнаружил, что не помнит почти ничего из того, о чем говорил шеф.

Впрочем, на совещаниях с участием Гроненфельда такое случалось нередко. Микаэль подозревал, что дело тут в использовании высших уровней техники Эр-Эс, которой в совершенстве владели кардиналы. То, что шеф хотел донести до своих подчиненных, отпечатывалось у них где-то в подсознании и в нужный момент выскакивало на поверхность, как чертик из табакерки.

— В общем,

идите и работайте, Липман, — напутствовал его кардинал. — Вы проглядели врага, вы его и нейтрализуете. Ошибки могут быть у каждого, но настоящий философ умеет извлечь пользу даже из ошибки.

Выходя из кабинета шефа (стилизация под зал средневекового рыцарского замка — прокопченные балки потолка, огромный камин с грудой настоящих дров, неструганые деревянные скамьи вдоль массивного стола на дубовых колодах), Микаэль оглянулся на своих коллег. Старшие аналитики и хабермасы Службы Интеллектуальной Безопасности смотрели ему вслед со смесью зависти и любопытства. Опять этот Липман вывернулся, думали они. Что же у него за волосатая лапа в Конклаве, если даже после такого эпического прокола Гроненфельд ограничивается отеческим внушением?

Смешно, подумал Микаэль, закрывая за собой тяжелую, обитую черной бронзой дверь кабинета. Если бы они знали, что у меня никогда не было никаких влиятельных покровителей. Вообще ничего, кроме своих мозгов.

А вот у Бориса лапа наверху была. Волосатее не придумаешь. Борис был зятем главы Конклава, Папы Юргена.

Стоит ли удивляться, что никто из офицеров СИБ, включая, разумеется, и Службу внутренней безопасности, даже не предположил, что золотой мальчик Борис может выпустить на волю Годзиллу.

3.

Микаэль и Борис пришли в СИБ в один год. Борис был выпускником философского факультета МГУ, Микаэль защитил диссертацию в Гейдельберге.

Борис был высоким широкоплечим викингом с пронзительными голубыми глазами и волосами цвета спелой пшеницы. Девушки вешались ему на шею гроздьями. Полноватый и рыхловатый Микаэль успехом у противоположного пола не пользовался. В университете он снимал квартиру вместе с однокурсником-гомосексуалом, бойфрендом декана. Близких отношений между ними не было, но, поскольку Микаэль никого не посвящал в подробности своей личной жизни, многие думали, что он тоже придерживается правильной ориентации. Для работы в Службе это был плюс: среди офицеров СИБ считалось похвальным продолжать традиции родины всех философов, древней Эллады. Липман не учел только, что каждый кандидат при поступлении сдает полторы сотни тестов, результаты которых в совокупности говорят о нем больше, чем он сам о себе знает. Когда он переступил порог своего первого места работы (это был HR-oтдел средней руки корпорации, выпускавшей пищевые добавки), старший хабермас поощрительно похлопал его по плечу и заверил, что гетеросексуалам тут тоже найдется место.

А Борис никогда и не скрывал своего пристрастия к женщинам. На вечеринках Службы он появлялся то с одной, то с другой экзотической красоткой (он питал слабость к мулаткам). И когда в конце концов Борис женился, то его приятели удивились только тому, что выбрал он не очередную длинноногую шоколадку, а довольно бесцветную и бесформенную девицу с редкими рыжеватыми волосами и носом картошкой. О том, что это любимая (и единственная) дочь Папы Юргена, коллеги Бориса узнали гораздо позже. В МГУ Борис специализировался на философии информационных технологий и великолепно умел организовывать информационные потоки.