Либеральный Апокалипсис
Шрифт:
— Что за безобразие, Кеннет Дональдович? — спросил полицай. — Что за цирк дю солей в прямом эфире?! Я же вас могу привлечь за такую акробатику!
— Это был экстремизм! — подсказали из толпы.
— Именно!
— Да ну вас… — Кен отмахнулся, кривясь от боли. — Народ! Слушай сюда! Вы ни в чем не виноваты! Пиндосы обезличили машины!
Народ шумно вздохнул — и обратно не вдохнул.
Новость была ожидаемая, конечно, но до того обидная, что все надеялись — пронесет нелегкая. А главное, с какой радости нам такая радость?
— Нету больше русской сборки и нерусской, вообще никакой! Потому что НЕКОРРЕКТНО! Потому что обидно! А на самом деле — из-за вас, господа Анонимные Трудоголики! Шуточки шутите! С фигой в кармане ходите! И тогда эти тупые…
Он добавил еще несколько слов, но приводить их тут, с нашими законами об оскорблении кого угодно, боязно. А то вдруг геи оскорбятся. Или верующие. Или кто угодно.
— …сообразили, в чем проблема. Она в вас! Можете гордиться! Больше вам гордиться будет нечем!
— А как же теперь… Качество? — спросил Малахов, подпрыгивая, чтобы лучше видеть Кена.
— Только мотивация дубьем и рублем. Никаких соревнований, хватит, наигрались. Чурки и турки обижаются, а русские наглеют, штаб-квартире это надоело. Они долго понять не могли, отчего русские такие наглые. Отчего ты такой наглый, допустим!
— Я за справедливость! — сообщил Малахов.
— А они говорят — из-за соревнования! Все, стахановцы, отдыхай! «Вин» теперь к стране не привязан, к заводу не привязан, есть комплектация — и все… Сервису этого достаточно, ему только комплектуха важна. Знать, откуда поставка, будет только логистика и дилер. А простой смертный — фигушки. Дилер больше не имеет права сообщать о происхождении машин. Хочешь узнать — шпионь за пароходами и автовозами! Да никто и не станет. Всем пофиг.
— Нам не пофиг! — сказали из толпы.
— Выйдет приказ — будет пофиг! А кому не пофиг — свободен! Решение принято на днях. Сейчас тестовый период. Поэтому они и залетели на разнобое в «винах». По сервисной базе все цитрусы уже обезличены. Никто вас надувать не хотел, просто нелепая случайность. Должны были объявить о новом порядке завтра буквально…
— А если нам этот порядок… — Малахов резанул ладонью по горлу.
— Жалуйся в профсоюз, — посоветовал Кен.
В иных обстоятельствах это было бы очень смешно, но тут народ дружно выругался.
— А чурки едут сюда? — спросили издали.
— Какие еще чурки?! — удивился Кен.
— Шрек… Брехеры!
— Я же говорю — провокация! — крикнул полицай.
— Что за бред? — спросил у него Кен, бледнея на глазах.
— Панические слухи. Или какая-то падла хочет устроить беспорядки. Или конкуренты ваши гадят.
— У меня больше нет конкурентов, — сказал Кен. — Я уволился.
Его перегрузили на носилки и упихали в «Скорую». Лицо у Кена вытянулось, он напряженно что-то обдумывал.
— Только не везите никуда! — сказал он врачу. — Нет времени. Быстро ногу зафиксируйте. Сам потом приковыляю…
— Вас незаконно
— Ну… Да.
— Заявление напишете?
— У меня нет времени, — повторил Кен, мотая головой. — У вас тоже. Ни у кого нет времени.
Будто поддерживая его, на поясе у полицая захрюкала рация. Тот прижал наушник пальцем, склонил голову набок, выслушал новость и выдал в ответ такое, что было бы некорректно повторить даже без законов об оскорблении.
— Все-таки едут чурки? — спросил его Малахов.
— Не едут, — сказал Кен. — Ребята! Не будет чурок! Их взять негде! Не слушайте никого!
— Чурок не будет, а козлов своих — как грязи, — процедил начальник полиции. Он повернулся к Малахову: — Скажите людям, чтобы расходились по-хорошему. Пока я добрый.
— Да с чего вы взяли, что я тут главный?! — Малахов развел руками.
— Потому что вам больше всех надо!
— Он не главный, — сказал Кен. — Главного нет. Это очень по-русски. Но в этом и проблема.
И тут подъехал я.
Трехдверка ядрено-лимонного цвета раздвинула толпу, вызвав на минуту прилив хорошего настроения у всех, кроме начальника полиции.
А вот налепить на бочину надпись «STRIT RASING» я не смог.
Извините, но у меня целых девять баллов за грамотность.
В город было два въезда с трассы, и возмущенный народ перекрыл оба. А чуть позже встал и на ключевых перекрестках — чтобы никто чужой не просочился, так сказать, огородами. Полиция вяло уговаривала людей не поддаваться на провокации и ждала подкреплений.
Народ в провокацию не верил. Народ твердо знал, что к нам везут две заводские смены штрейкбрехеров, и был полон решимости стоять насмерть.
Ладно бы, русских. Везли чурок.
Что за тварь пустила слух, непонятно — но попала тварь в больное место.
При строительстве завода никакие варианты с дешевыми гастарбайтерами не рассматривались. Их тут терпели бы до первого «залета». Потом — хоть вози на работу с полицией. А полиция наша вся с Правобережья — дикая, но симпатичная. Если заставить полицию охранять чурок, она просто дезертирует, решив, что Россией наконец-то овладел Антихрист, и жизни русскому человеку осталось ровно на забухать да покаяться.
Сколько-то неруси селилось тут со времен царя Гороха. В основном торговое сословие, веселые и полезные люди. Обозвать такого чуркой считалось не по понятиям, за это свои могли накостылять. Но в смутные времена город пережил нашествие «беженцев» с национальных окраин. Встретили их по-людски, а «беженцы» приняли вежливость за слабость. Начали гнуть пальцы и рэкетировать бизнес. Вышибли этих дураков из города, но память осталась: нам таких не надо.
Поэтому когда пронесся слух, что к городу идет колонна автобусов, битком набитых чернотой, народ совершенно потерял самообладание.