Либидо с кукушкой. Психоанализ для избранных
Шрифт:
Пристрелка длилась еще несколько сеансов. Затем клиент задумался: может, он обидел кого-то зря. Но оказалось, что почти все попавшие под раздачу регулярно создавали проблемы для бизнеса и спокойствия W. То есть выбор целей для агрессии (-9) был детерминирован и логичен.
Но неужели у нас так мало людей могут и хотят нормально работать? Во-первых, да, очень мало. Во-вторых, все успешные люди проходят этот этап развития, когда их окружение массово и почти синхронно косячит. Еще один кризис, который необходимо преодолеть каждому, чтобы продолжить развитие. Так что вопрос не праздный. Нас всех это касается.
W так и не преодолел этот кризисный рубеж. Он все время начинал бизнес с нуля, но сохранял старые связи. К ним добавлялись новые связи, которые были ничуть не лучше. Соответственно росло и число накосячивших.
Кл.:
А.: Главное, что теперь вы тоже знаете причину. Озвучьте ее.
Кл.: Вместо списка конкретных претензий в голове – шум, усталость, внутренняя борьба. Не хватало щелчка.
А.: Сейчас вы уже не используете метроном?
Кл.: Мне достаточно мысленно щелкнуть. И – бодрость, собранность.
А.: Хорошо. Что планируете делать дальше?
Кл.: Конкретные меры. Я уволю еще многих людей. В том числе из своей семьи и жизни.
А.: Вот и хорошо. Тогда рекомендую начать массовое увольнение с меня. Если будет потребность, приходите. Но сейчас вам не нужны ни аналитик, ни метроном. Исходная проблема с перепадами настроения и вспышками гнева решена, не так ли?
Кл.: А, это… Я и забыл. Гнева нет, есть злость.
А.: В чем разница?
Кл.: Гнев мешал. Злость помогает решать вопросы и расчищать плацдарм. Гнев был вспышками. Зол я в последние дни постоянно. Это приятная злость. Даже не злость… Бодрость. Собранность.
А.: Мысленный щелчок?
Кл.: Так точно.
А.: Что и требовалось доказать. Вы управляете своей психикой лучше многих. А значит, Вы уже победили. Поздравляю вас с тотальной победой.
Кл.: (уже стоя на пороге в верхней одежде и головном уборе) А вы уверены, что победа будет именно тотальной?
А.: Конечно. Тотальная война обещает тотальную победу. Главное, пленных не брать.
Кл.: (отдавая честь) Есть пленных не брать!
Антракт
Станционный подсматриватель
Томная соседка по купе.
Но нет. Никак нельзя.
Тысяча резонов не велят.
Согнись, уткнись в окно.
Важное в потемках
что-нибудь увидишь там.
Хотя скорее проглядишь.
Да вот уже и проглядел.
Спецпоезд Мурманск – Москва, пломбированный вагон
Январь, 2020
– Путешествия заставляют особенно остро чувствовать время. Двухдневный визит на Родину кажется бесконечно долгим. Но вот щелчок, и ты снова в дороге: посреди бушующего океана, над свинцовыми тучами или в поезде. И твой дом номер четыре по Зоопарковой улице теряется где-то в туманной низине безвременья. Пока ты пытаешься отдохнуть от войн, охоты и революций, отдых кажется бесконечным, распластанным во времени. Но как только поезд начинает свой бег по железной дороге, время сжимается для тебя в здесь и сейчас. И эта сингулярность настоящего, невыносимо жуткая в своей тотальности, не отпускающая ни на миг, и является только подлинной жизнью, когда ты никуда не денешься от самого себя, не сбежишь из пломбированного вагона. У тебя нет ни прошлого, ни будущего, ибо их сожрало это настоящее, затянуло в себя подобно черной дыре. С этим состоянием сравнится лишь встреча рассвета после плодотворной ночи. Да нет, и она не сравнится. Или радость возвращения? Но нет, и она не сравнится. Та радость быстро улетучивается, сменяясь понимаем, что история стирает не только сюжеты и лица, но даже декорации, на фоне которых разворачивались события прошлого. Время не щадит актеров – это понятно. Но оно не щадит и сцену. Некоторые актеры еще живы и рады бы освежить старый спектакль, и собираются они вместе, и приходят в свой окутанный туманом театр. А вместо сцены обнаруживают пустоту, загримированную под новые декорации. Но это не их декорации. Это для других, новых актеров, с которыми судьба нас уже не сведет. А зрители? Они тоже приходят, поддержать своих любимых актеров. Но время не щадит и зрителей.
Спецпоезд Мурманск – Москва уже два часа заставлял рельсы подпевать бурану, а Лера все не решалась заговорить с
Чем гуще была тьма снаружи, тем чаще любитель путешествий и монологов замолкал, дымил, прислушивался к подвыванию умирающей вьюги, высматривал кого-то посреди снежных полей, бескрайних и пустых. Вскоре появились первые лесопосадки, их сменили природные перелески. Когда же к железной дороге угрожающе подступили скелеты вековых лиственных и призраки столетних хвойных, занервничал даже молодой шатен. Он то и дело прилипал к стеклу, поглядывая в сторону условного противника сквозь маскировочную сеть густых прядей.
Поезд едва заметно замедлил ход.
Лохматый о чем-то испуганно спросил своего старшего спутника. Лера разобрала только grau – серый.
– Морисик, где твои манеры? – деланно возмутился курильщик. – Говори по-русски, чтобы фройляйн нас понимала.
– Накосячил, майн герр! Мы скоро залогинимся на серой станции. Можем порофлить с локальных мемов, – вихрастый говорил с акцентом, но довольно бегло. Язык он учил, сидя в чат-рулетках и молодежных пабликах.
«Я и по-русски вас двоих не понимаю», – хотела съязвить фройляйн.
– Смотрите в окно внимательней, если не хотите пропустить неуловимое движение за деревьями, – предупредил герр. – Наш поезд сопровождают.
Кому бы это могло понадобиться? Сопровождать поезд. Лера представила деревенского старика в бурке и ушанке, мчащегося с шашкой наголо на худой кобыле. Но безобидный образ растворился, уступая место кому-то несуразному, лохматому, с копытами и вывернутыми коленями, с желтыми глазищами на выкате. Вместо легкой ухмылки губы непроизвольно вытянулись в тревожную трубочку.
– Когда-то мы с вашим фатером вместе работали над проблемой таких вот бегунов-сопровождающих.
– Что значит работали?!
– Ну как бы вам объяснить. Пытались намазать свои знания на хлеб насущный.
– Кто же вы по профессии? – удивление победило природную скромность.
– Мы политические беж… – охотно откликнулся Морис.
– Артисты, – перебил курильщик.
– Политические артисты? – девушка не понимала, кто кого здесь держит за круглых идиотов: то ли она своих странных попутчиков, то ли они свою провожающую, не покинувшую вагон вовремя.
– Что вас смущает? Хотите, Морисик достанет гавайскую гитару и споет пропагандистский романс?
– Откажусь, пожалуй.
– Жаль. Вот ваш фатер никогда не упускает возможности пару-тройку маршен цу зинген. В девяностых мы с ним хорошо спелись. Стали настоящими коллегами.
– Вы фатером ошиблись.
– Ни в коей мере.
– Но мой папа священник, а никакой не артист! Точно не политический.
– О! Не счесть арабов в каменных пещерах, не счесть артистов в море клерикальном. Семинария даст фору любому театральному училищу. После векового затишья у церковной труппы вновь, – сигара начертила крестик, – дер гросте бенефис.
Поезд заскрипел тормозами. В ответ заскрипел электромеханический голос из репродуктора. Пепельный свет хилого фонаря заглянул в окошко.
– Бегун слился, – Морис поспешил обнадежить попутчицу.
– Не слился, – поправил демонолог. – Побежал в обход. Не любят они людных мест, даже если от людей остались одни воспоминания.
Лера молчала, пытаясь слиться со скромным интерьером купе и не вникать в абсурдные речи компаньонов. Ей всего-то было поручено сопроводить странную парочку до Москвы. До ворот Ховринской заброшенной больницы. Взамен артисты пристроят девушку на работу в престижный психологический центр. Так, по крайней мере, говорил ее папа, авторитетный православный священник отец Никодим, в миру Захар Моисеевич Скрипка, в криминальных кругах известный как Карабас. Какая связь существовала между эксцентричным курильщиком и психологией, оставалось только гадать. На ум приходила версия о пожизненном лечении от самолюбования и паранойи. Без малейшей надежды на успех.
Увы, девичье молчание было истолковано превратно. Попутчик с сигарой решил, что Лере очень-очень интересно, просто она стесняется задавать прямые вопросы.
– Идемте. Я покажу вам серую станцию. Чудо инженерной мысли. К ее проектированию сам отец Никодим руку приложил!
– Не получится. Вагон запечатан и опломбирован снаружи, – встрял Морис. – Нас разбанят только в Москве.
– Получится-получится. Доставайте ваш гавайский гитараппарат.
«Неужели будут петь?!» – с ужасом подумала Лера. Какова же была ее радость, когда из футляра вместо гитары появился ломик. И каково же было ее разочарование, когда пришлось одеваться и выходить на тридцатиградусный мороз.