Лица
Шрифт:
Жени попыталась не обращать на письмо внимания, но оно притягивало ее к столу, как магнит, каждую секунду глаза натыкались на конверт. Через десять минут Жени распечатала конверт.
Наташа поздравляла дочь с решением стать врачом. «Самая уважаемая профессия»,писала она. «Дмитрий тоже доктор, но не медицины».
Ничего о Георгии. Дальше письмо было о предстоящей свадьбе. Не будет ли Женя так добра, не намекнет ли, что она хочет получить в подарок? Наташе трудно представить, что
Жени прочитала письмо и не испытала никаких чувств. Мать писала словно с другой планеты. Послание незнакомки.
Письмо, не приносящее удовлетворения. Где новости об отце? Знает ли что-нибудь о нем Наташа? Может быть, он исчез? Умер?
Нет. Жени была уверена, что узнала бы об этом каким-нибудь образом. Ее отец жив, где бы он ни находился. Даже в тюрьме.
Жени оттолкнула письмо. Однажды она начнет поиски отца. После того, как получит гражданство — Пел уверил ее, что это произойдет самое позднее, когда она станет его женой. Тогда, используя свои связи, Пел ей поможет — и они найдут отца.
Вечером, в обычное время, позвонил Пел, и она сообщила, что получила от матери весть.
— Замечательно, пусть прилетает к нам на свадьбу.
Жени представила мать среди Вандергриффов и их друзей. Чужая. Всем. Даже ей.
— Нет, — ответила она.
— Но это же нехорошо. Нужно, чтобы и с твоей стороны кто-нибудь был.
Она представила толпу людей — со стороны жениха. С кем пойдет она об руку? Кто подведет ее к Пелу, к алтарю?
— Почему бы не попытаться позвонить ей в Израиль? Может быть, если ты…
— Нет! — она хотела, чтобы на свадьбе был ее отец. Отец и брат. Отец, который отправил ее сюда.
Пел приехал в следующие выходные, а через две недели Жени полетела в Нью-Йорк. Они виделись по крайней мере дважды в месяц, обычно попеременно: то в Нью-Йорке, то в Бостоне. Иногда Пел еще прилетал, чтобы поужинать с ней.
Она чувствовала, что ему трудно, что их разлука влияет на него сильнее, чем на нее. Ее постоянно окружали люди, и она вся была погружена в работу, и когда, как обычно, в шесть часов, звонил Пел, Жени вдруг понимала, что не вспоминала о нем целый день.
Но услышав его голос, осознавала, что соскучилась по будущему спутнику, лучшему своему другу.
На пасхальные каникулы она приехала в Нью-Йорк. Ходили в Центральный парк смотреть, как катают яйца, гуляли среди детей и их родителей, взявшись за руки, и ощущали себя женатой парой.
Через две недели они уже бродили по бостонским садам, убегающим от «Ритц-Карлтона», но, в ожидании предстоящих экзаменов, Жени никак не могла расслабиться. Первый из них предстоял чуть больше чем через неделю.
Пел улетел из Бостона раньше обычного — на пятичасовом рейсе. Как всегда, взял такси и, прежде, чем ехать в аэропорт, высадил Жени возле общежития.
Он уже садился в самолет, когда Жени позвали к телефону:
— Нам нужно кое-что обсудить, —
Звонок застал ее врасплох. Ей хотелось бы передать трубку Пелу или притвориться, что связь оборвалась, но рука не слушалась. Она стиснула губы, боясь проронить хоть слово. За закрытыми веками возникла картина библиотеки, в ушах зазвенели отзвуки собственных криков, заглушая голос Бернарда.
— …думаю, нам лучше встретиться.
— Нет, — выдохнула она. — Только не это.
— Повторяю, официально ты — моя подопечная и останешься ею до тех пор, пока тебе не исполнится двадцать один год. Ты не гражданка США или какой-нибудь другой страны, и, наверное, догадываешься, что без моего разрешения не можешь выйти замуж. А я не намерен тебе давать разрешение.
— Почему? — прошептала Жени.
— Плохо тебя слышу. Если ты не согласишься на встречу со мной, я дам указание адвокатам прекратить всяческое финансирование. А это означает для тебя конец Гарварда. Ты вылетишь оттуда, и тебе, как большинству безродных, придется зарабатывать на хлеб собственным потом.
— Но… — что-то подхлестнуло ее мысли, заставило думать логично. Если официально она все еще его подопечная и зависит от него, не значит ли это, что и он обязан выполнять условия сделки, пока ей не исполнится двадцать один год?
А этот возраст наступит всего через несколько недель. Чем тогда может грозить ей Бернард?
— Скоро твой день рождения, — продолжал он. — Тебе будет двадцать. Целый год до того, как ты станешь «свободной женщиной», — Жени расслышала, как он усмехнулся. — Слишком свободной, если угодно. Без положения и без мужа…
Дальше она его не слушала. Сердце подпрыгнуло внутри. Он и в самом деле сказал «двадцать»? Она была почти уверена в этом. Он просто забыл ее возраст, перепутал на год.
Ему, конечно, не трудно проверить. Но если он так уверен, то это не придет ему в голову.
Жени решилась испытать удачу:
— Я встречусь с вами. 11 мая, в конторе вашего адвоката.
Бернарда удивило, что Жени передумала так внезапно. Он стал размышлять, чем это было вызвано, но решил, что она просто поняла, что так поступить в ее интересах, ей нужна его опека и лучше забыть о том прискорбном случае.
Он не станет ее умолять, с удовлетворением сказал он себе. Пусть все идет своим чередом. В течение лета сделает ее своей женой и даст все, что только не пожелает это прелестное создание. Оба они сумеют не вспоминать о его безумии.
Когда память стала постепенно возвращаться и картину за картиной воспроизводить в уме, Бернард ужаснулся тому, что сделал с Жени. Сначала он не хотел в это верить, убеждал, что живые образы, встающие перед глазами — лишь продолжение «болезни».
Но приходилось верить, и стыд обволакивал его, как густой сироп, сковывая движения. Потом он вспомнил, чем кончилось их сражение — как Жени свалила на него лестницу и лишила сознания. Неужели она хотела его убить?