Лицей послушных жен (сборник)
Шрифт:
Ты найдешь свою амфору, свой серебряный щит и их место в изгибах пространства. Корона найдет свою голову, посох – свою руку, глаза – свою цель, ягненок – свои ясли, краски – свое полотно, ступни – свою дорогу, раны – свой бинт… В небесном челне по лунному озеру во вспышках зарева поплывешь вечной осенью… В южном городке среди раскаленной черепицы будет ждать тебя ослик, нагруженный пряностями, и ты найдешь свой приют среди разноцветных полотенец, глиняных свистков, на страницах книг, в миске с розовой водой, под полотняным
Последняя нота ударила о край стакана, расколов его пополам…
Я долго не мог обернуться. Потом услышал ее тихий голос:
– Она была лучшей из нас…
Видимо, речь шла о той девушке, Тур, Тамиле.
Я отложил саксофон и подсел ближе.
– Она во всем была первой, – продолжала говорить она. – Лучше всех танцевала, рисовала, писала стихи, играла на фортепиано… И вообще – просто была лучшей. Ее выбрали на первом же балу. Я… Мы это видели через потолок… И жених у нее был лучше всех. Алекс. Алекс Струтовский. Она уезжала от нас такая счастливая…
А потом Лил случайно услышала, как госпожа Директриса сказала, что она, Тур, якобы влюбилась в… – она замялась и добавила: – в стрита…
Я не удержался от кривой ухмылки, и она совсем смутилась:
– Ну… в человека не нашего круга…
– А этот Алекс был вашего круга? – с той же кривой ухмылкой спросил я.
– Все, кто приезжает на балы, нашего круга! – уверенно сказала она.
– А как это проверить? – не унимался я. – У них что – голубая кровь?
Она растерялась:
– Это не обсуждается…
– А если бы обсуждалось?
Она надолго замолчала, а потом, напряженно и сосредоточенно выговаривая каждое слово, произнесла шепотом:
– Они… платят… за наше обучение… И… за… все остальное… Мы должны быть благодарны…
О! Что-то подобное я недавно уже слышал! Но я не сказал этого вслух: видел, что ее глаза вот-вот опять готовы пустить фонтанчик. Надо быть осторожным.
– Значит, ваше заведение не такое уж бескорыстное, если за вас платят и в конце концов покупают как товар на рынке.
– Это не так! – воскликнула она и снова закрыла лицо руками. Но на сей раз не заплакала – просто закрыла, и я заметил, как ее щеки покраснели.
Я решил дожать и безжалостно сказал:
– А как? У нас говорят: кто платит, тот и заказывает музыку. При чем тут благодарность?
Она убрала руки от лица, ее глаза горели праведным гневом:
– Так говорят у вас! Потому что вы… вы… вы – стриты! А у нас… У нас все происходит красиво! – Она снова сжала руками виски, отчаянно терла их и несла какой-то полный бред: – Он взял ее за руку – она задрожала, опустив глаза, – он стал перед ней на одно колено – я тебя люблю – мы будем счастливы – ты мое солнце, ты мое небо – они взялись за руки и пошли по краю моря в счастливую
Я не знал, как на это реагировать.
Может, они там и правда все больные на голову. Эх, жаль…
Я поднялся и отошел от окна, в двойном стекле которого отражалась вторая полная луна.
За спиной я слышал, как она пытается взять себя в руки – ее дыхание постепенно становилось ровным. Наконец я снова услышал ее голос:
– Так пишут в книжках. Так должно быть. Так было у Тур и Алекса. Я сама это видела… Через потолок…
Я снова повернулся к ней:
– Что?
Слово за слово – и я узнал много чего интересного: об этих балах, о том, как они с подругами залезали на крышу, о записях Тамилы, которые они стащили из кабинета мадам, как переругались из-за них, и как смотрели видео с живой-здоровой Тамилой-Тур буквально на следующий же день после страшной новости, и как обвиняли Лил во вранье.
Единственное, с чем она не могла определиться, действительно ли Тур была больна или совершила какой-то грех, после которого произвела самоликвидацию. Она так и сказала: «самоликвидация», и я вспомнил разговор о том же самом с бабушкой Тамилы-Тур.
Все это она рассказывала с опаской, шепотом. Но картина начала немного вырисовываться. О странностях этого заведения я уже слышал от Тамары Александровны и поэтому старался сохранять спокойствие.
По крайней мере, канва истории есть.
Я задумался.
Алекс Струтовский. Что-то знакомое.
Откуда-то я знаю это имя, как будто оно загорелось во мне неоновыми буквами. Я записал имя на бумаге – подумаю об этом позже.
– И часто у вас были случаи так называемой самоликвидации? – спросил я.
– В нашем музее есть комната позора, – сказала она. – Там много материалов о тех, кто не соблюдал Устав. Но их все равно значительно меньше, чем счастливых примеров…
Я снова присел перед ней и снизу вверх посмотрел в ее глаза:
– Послушай, Пат, – горячо сказал я. – Такого просто не может быть! Если бы ты ни в чем не сомневалась, ты бы не приехала сюда со мной! Разве это не доказательство? Есть что-то выше этой проклятой благодарности, к которой вас приучают как собачек Павлова! Мне было бы унизительно думать, что ты мне благодарна за этот несчастный кусок мяса или за что-то подобное! Даже Кошка не должна тереться за кусок еды о мое колено!
Для большей наглядности я оттолкнул кошку ногой – она как раз делала то, что я сказал.
– А если ваша… Тур, то есть Тамила, и правда полюбила другого, разве это грех? Ее купили без всякого права на ее душу!
– Извините, я вас не понимаю… – холодно, тихо и вежливо сказала она.
Я немного ослабил свой натиск. Конечно, не понимает…
– Извини и ты, – сказал я, помолчав. – Я слишком многого от тебя хочу. А на самом деле – только одного.
– Чего? – испуганно вскрикнула она.
– Чтобы ты перестала называть меня на «вы»! – улыбнулся я.
…А дальше меня понесло.