Лицей. Венценосный дуэт
Шрифт:
Шеф уверенно делает заказ, дальше все вместе уточняем, какое вино употребим. Чем не тема для светской беседы.
— Новый год на носу, — мечтательно вздыхает Тигранович, опуская ложку в жюльен, — ах, какой это праздник был в детстве!
— Сейчас праздник в том, чтобы радовать своих детей, — поддерживаю тему. Кстати, надо бы девочкам своим что-то подарить. Сделаю-ка я ход конём. С Даной посоветуюсь, что подарить Эльвире, а с ней, что подарить дочке. Так и выкручусь.
— Да, дети… — тяжело вздыхает наш визави, — иногда такой подарок преподнесут…
Намекает?
— Зима нынче хорошо началась, — бросаю взгляд за окно, — снега не много и не мало. Как раз, чтобы не тонуть в нём и видно, что зима.
Со мной соглашаются. О погоде говорить безопасно даже заклятым врагам, давно известно. Под такие нейтральные разговоры мы приканчиваем первое, салаты, разделываемся с омарами. Тигранович сегодня решил не отставать от моды в кругах, которые, самонадеянно на мой взгляд, считают себя элитой. Среди свинопасов они элита, мысленно злословлю.
— Сергей Тигранович, зачем вы так сделали? — замминистра делает ход первым, тон его укоризненный. Он прав, мы уже потягиваем кисленькое вино, с основными блюдами покончено, можно и начинать.
— Анатолий Степанович, дорогой мой, хотите верьте, хотите — нет, но мы ничего такого не делали, — Тигранович крайне любезен. А чего бы ему не любезничать, все козыри у нас.
— Владислав Олегович, — замминистра обращается ко мне, — это же ваша дочка. Будете меня уверять, что не знали, что она собирается выдвигать такие абсурдные требования?
— Анатолий Степанович, мы не говорим, что не знали. Мы говорим, что сами ничего не делали. А знать, вы тоже знали. Мы же вас предупреждали о грозящих неприятностях, помните?
Наш собеседник задумчиво смотрит на меня сквозь стекло фужера. Объясняю до элементарных подробностей, чтобы самый тупой понял.
— Конечно, я знал и начальству докладывал. Дочка у меня с характером. Её с друзьями грубо выбросили за борт, они защищаются, как могут. Перебрали через край? — еле заметно замминистра кивает, — так и с ними никто не церемонился. Я даже ничего ей не советовал, поддерживаю только морально. Обошлись с ними совершенно, простите, по-свински. Вы работайте, завоёвывайте Лицею славу, а призы и премии получать будет кто-то другой.
— Анатоль Степаныч, дорогой мой, сами видите. Владислав Олегович переживает, как отец. Не более того, — ловко закругляет мой спич Тигранович. — Более того, мы своих лихоимцев пера придержали.
— Скандал всё равно вышел за рамки Лицея. Дошли до Петербурга отголоски, — недовольно замечает замминистра.
— Но ведь во всю силу, на всю страну пока не грохнуло, — утешает Тигранович.
— А ведь всего-то и надо было, — укоряет замминистра, — ввести в ваш совет директоров нашего человека. Мы же ничего такого не просили. Одна маленькая декоративная должность…
— Ах, бросьте! — отмахивается шеф, — знакомы
Шеф поминает сильно нашумевшую в высших кругах историю национализации «Руссо-балта». Почти детективная история, но если кратко, то неожиданная национализация процветающей автомобильной компании в итоге привела к сдаче многих позиций на мировом авторынке.
Доля вины лежит и на бывших владельцах «Руссо-балта», но, в любом случае, нам-то зачем в нашей корпорации соглядатай со стороны? Чиновники сами ничего создавать не умеют, но поуправлять, только дай.
— И что дальше? — интересуется замминистра.
— Ничего особенного, дорогой мой, — хладнокровно заявляет Тигранович, — всё зависит только от вас. Захотите скандал на всю страну — будет скандал. Не захотите — не будет.
Вот и всё. Тигранович может разговаривать намёками и долго ходить по кругу, но не находит нужным.
— А говорите, что ничего не делали, — с чувством горечи комментирует замминистра.
— Но не говорили, что ничего не будем делать. Если экономическое общение с нами вам не интересно, то хотя бы за права своих детей поборемся. Хоть моральную компенсацию за потерю десятков миллионов получим.
Тигранович замолкает, крутит в руках фужер с остатками вина и через паузу добивает.
— Дорогой мой, разве мы не имеем на это права?
— Прямо уж десятки миллионов, — бурчит замминистра, — как только насчитали…
— Сотни людей в административном отпуске, — сообщаю с молчаливого согласия шефа, — остановленное производство, склады, забитые под крышу готовой продукцией, которая лежит мёртвым грузом несколько месяцев…
— Огромные средства заморожены, — включается шеф, — высокотехнологичное производство очень уязвимо. Это вам, дорогой мой, не деревянную тару гвоздями сколачивать.
О том, как нас министерство подставило, мы ещё помалкиваем. Сами знают. Требовали сразу огромную партию, а когда она была готова, сдали назад. Сволочи! Что там деньги? Сколько мы нервов истратили! Компьютеры оказались на удивление скоропортящимся товаром. Они не сгнивают и не плесневеют, но морально устаревают со всё более стремительными темпами. Через полтора-два года на эти компьютеры потребитель будет смотреть, сморщив нос.
Так что, молодец Даночка! Намеренно меняю ход мыслей, а то злость прямо вскипает.
— Скандала мы, конечно, не хотим, — пожимает плечами замминистра, — вопрос в том, не слишком ли дорого нам это желание обойдётся.
— Не дороже денег, дорогой мой! — с энтузиазмом провозглашает Тигранович. Замминистра морщится.
— Зачем тогда в суд подали? Так не принято…
— Не знаю, как у вас принято, — я вступаю в разговор, — в коммерции принято договора выполнять. Мы же ничего сверх оговорённого в контракте не требуем.
— Скажите прямо, что вы хотите? — замминистра смотрит то на меня, то на шефа.