Личные мотивы
Шрифт:
– Нет, я из…
Она хотела уже сказать, что приехала из Южноморска, но отчего-то вдруг застеснялась собственной провинциальности и соврала:
– …из Петербурга.
Попасться на лжи она в тот момент не боялась, в Питере она бывала много раз и город знала хорошо.
– В отпуске? В командировке?
Валентина собралась было рассказать свою историю, но прикусила язык. Зачем этому красивому ученому ее горестная история? Он занимается научной работой и в перерывах ходит гулять, так пусть видит в ней, в Валентине Евтеевой, родственную душу.
– В творческом отпуске, хотя это можно считать и творческой командировкой, –
– О да, – рассмеялся Славомир Ильич. – Я вас понимаю, как никто другой. И каких наук вы планируете стать кандидатом? Искусствоведение? Филология? Или что-нибудь в этом роде?
– Технические науки. Физика низких температур. Холодильные установки и все такое.
– Солидно, – покачал головой Славомир Ильич. – Значит, будем мы с вами трудиться в поте лица, а в перерывах вместе коротать время на прогулках, договорились?
Он так и сказал: мы с вами. Мы с вами будем трудиться. Мы с вами будем коротать время на прогулках. У Валентины даже дыхание перехватило от нахлынувшего восторга: неужели этот красавец ученый обратил на нее внимание и заинтересовался ею не только как красивой особью женского пола, но и как собеседником, как личностью? И снова она не думала о том, что попадет в неловкую ситуацию: кандидатская диссертация давно была успешно защищена, и все тонкости прохождения работы соискателя были Валентине превосходно известны. Все-таки она правильно сделала, что солгала и не стала рассказывать Славомиру Ильичу свою истинную историю.
Они сидели и болтали, но Валентина все время была настороже, чтобы ненароком не обмолвиться о том, что она решила скрыть. И от этой напряженности и настороженности мысли ее, как назло, все время сворачивали на то дело, ради которого она приехала сюда. Она машинально поддерживала разговор, а сама вспоминала ту сотрудницу, которую Стасов отрядил заниматься ее делом, Анастасию Павловну Каменскую, которая сперва Валентине страшно не понравилась. И вопросы, которые она задавала, ей тоже не понравились, особенно про брата Евгения, размер наследства и папиных друзей. И сухость Каменской, ее деловитость и неулыбчивость тоже не понравились Валентине. То ли дело руководитель агентства Владислав Николаевич! Вежливый, обходительный, и улыбался так открыто. И вообще, разве детективом может быть женщина, да еще такая старая? Детектив – это мужчина от тридцати до сорока, плечистый, накачанный, с хорошей реакцией и с морем обаяния, иначе как же он сможет втираться в доверие и добывать нужные сведения?
Из агентства в тот день Валентина вернулась разочарованная и расстроенная и вечером поделилась своими сомнениями с Ниной Сергеевной, подробно описала встречу с Каменской и пожаловалась на Стасова, который сначала кивал и обещал, что все будет в лучшем виде, а потом поручил Валентинин заказ какой-то грубой старухе.
– Так уж и старухе? – усомнилась Нина Сергеевна. – Сколько ей лет?
– Ну, она прилично старше меня, лет, наверное, сорок восемь, а может, и все пятьдесят.
– Это она сама тебе сказала?
После нескольких первых дней знакомства Валентина сама попросила, чтобы Нина Сергеевна обращалась к ней на «ты».
– Конечно, нет. Но я же вижу, какие у нее морщины вокруг глаз. И седины полголовы. Стрижка у нее хорошая, а волосы покрасить,
– Седина, Валечка, – это не показатель, многие женщины начинают седеть еще до тридцати.
– Хорошо, а морщины? Это объективно.
– Ну ладно, пусть даже ей пятьдесят. Хотя я что-то сомневаюсь…
– Да какие же могут быть сомнения! – возмутилась Валентина. – Эта Каменская сама сказала, что двадцать семь лет проработала в органах, из них двадцать пять – в уголовном розыске. Не может же ей при таком стаже быть сорок лет, правда? Нет, меньше пятидесяти никак не получается.
– Ишь ты! Целых двадцать пять лет в уголовном розыске? Это тебе, Валечка, не кот начхал. Это знаешь какой опыт? Ты еще скажи спасибо своему Стасову, что он тебе такого сотрудника выделил, а не пацана какого-нибудь только-только с институтской скамьи, который и преступника-то живого в глаза не видал. Нет, ты не права, деточка, Стасов сделал правильный выбор. И вообще, с каких это пор пятидесятилетние женщины стали считаться старухами? Тут ты дважды не права, даже трижды. Пятьдесят лет – это отличный возраст. Сил еще много, опыта уже много. Если кто и разберется с твоим делом, то только такая, как эта Каменская. Ты говоришь, у нее стрижка хорошая?
– Очень.
– Тем более. Это значит, что она следит за собой.
– И что?
– А то, – с улыбкой пояснила Нина Сергеевна, – что у нее не пропал интерес к жизни и много энергии, чтобы по этой жизни двигаться. Ах, деточка, какая ты все-таки еще молоденькая! Ты небось думаешь, что все самое главное в твоей жизни уже позади, потому что тебе тридцать пять, а я тебе скажу, что ты еще дитя несмышленое. Вот запомни: когда тебе тридцать пять, то все самое главное еще впереди, причем далеко впереди. Вот после пятидесяти как раз все только и начнется. Чем еще тебя не устроила Каменская, кроме того, что она, как ты считаешь, старая? Строгая? Сухая? Улыбается мало?
– Она относится к моему делу предвзято, – обиженно проговорила Валентина. – Она вообще не собирается искать случайного преступника, она считает, что папу убить мог кто-то из его близких вплоть до моего брата или папиных друзей. Вы представляете? Если она будет искать в этом направлении, то вообще никогда преступника не найдет, я только зря деньги потрачу.
Нина Сергеевна вздохнула, достала чашку с орхидеями, насыпала в нее растворимого кофе и налила кипятку.
– Нина Сергеевна! – воскликнула Валентина. – Вам же нельзя! Вы же только утром…
– Введешь ты меня в грех, Валечка, своими рассуждениями. Тебя послушать – так не только кофе, водку впору пить. Придется нарушить.
Она сделала большой глоток и зажмурилась от наслаждения.
– Ох, до чего ж я кофе люблю! Целыми днями пила бы.
– Что ж вы растворимый-то пьете? Если уж так любите, так варите настоящий, из зерен, – сказала Валентина, которая мучилась над этим вопросом с самого первого дня, но как-то стеснялась его озвучить.
– Что ты, деточка! – рассмеялась Нина Сергеевна. – Настоящий намного вкуснее. Если я буду его варить, то вообще остановиться не смогу, так и буду пить по десять чашек в день. А с растворимым мне все-таки удается удержаться на двух. Так вернемся к твоей Каменской. Почему тебе не нравится, что она спрашивала о брате и друзьях твоего отца?