Личный досмотр
Шрифт:
— Что?! — опешил Буланый и, все еще не веря тому, что услышал, переспросил: — Вагон-ресторан?
— Да. А почему ты так удивился?
Буланый секунду собирался с мыслями. «Я должен ее предупредить, должен спасти. Я же люблю ее!» И он веско, со значением сказал:
— Надя, ты не должна даже думать об этом.
— О чем?
— Об этом вагоне. Ведь ты о чем хотела меня попросить?
— Пожалуй… ни о чем.
— Это самое лучшее. Я тебя прошу, Наденька, я тебя просто умоляю…
— Не надо меня умолять!
Надя тряхнула головой. Все ясно. На Юзека уже нацелились. Что ж, тем лучше! Боже,
Надя зябко повела плечами. И Буланый еще крепче прижал ее к себе.
И тут вдруг у Нади блеснула злая мысль. Ах, так? Ну, и она с ними шутить тоже не будет!
— Ты знаешь, Семен, — сказала она. — Я ведь не зря спросила о вагоне-ресторане…
Экспресс Берлин—Москва пересек границу и точно по расписанию подошел к блокпосту Буг. Таможенники вышли на продуваемую всеми ветрами насыпь и разбрелись вдоль состава.
Мимо Андрея деловито пробежал Буланый, и Андрей невольно вспомнил, как сегодня утром Буланый вдруг попросил Шалимова назначить его на досмотр вагона-ресторана. «У меня с этим Юзеком старые счеты», — угрожающе заявил он, бросив при этом быстрый взгляд на Андрея и как бы говоря ему этим взглядом: «Видишь, я хочу сам исправить свою ошибку, и я ее исправлю, ты меня еще не знаешь». Да, признаться, Андрей не ожидал от Буланого ничего подобного. Шалымов обычным своим недовольным тоном заметил, что никто не должен во время таможенного досмотра сводить какие-то счеты и чтобы он больше не слышал от Буланого таких слов, но тем не менее назначил его досматривать вагон-ресторан. Семен после этого весь день ходил в таком приподнятом настроении, что окружающие с невольным удивлением поглядывали на него. Вместе с другими удивлялся и Андрей.
Они не разговаривали с того самого дня, когда Андрей назвал его трусом. В тот день произошел памятный инцидент с итальянской делегацией. С тех пор они молчаливо и недоброжелательно избегали друг друга.
Поэтому, заметив сейчас напряженное, взволнованное лицо Буланого, пробежавшего мимо него вдоль состава, Андрей, усмехнувшись, подумал: «Самолюбивый он парень, решил мне что-то доказать».
Андрей взобрался на площадку своего вагона и толкнул тяжелую дверь.
— «Декларации» раздали? — спросил он встретившего его проводника.
— Раздали, — ответил тот и, понизив голос, добавил: — В третьем купе едут попики. Мне и то какую-то божескую книжонку всучить хотели.
В третьем купе ехало четверо тихих молодых парней. Скромно одетые, с ласковыми и внимательными глазами и мягкими манерами, они встретили Андрея кротко и учтиво. «Декларации» у них были уже заполнены по-русски, бисерным одинаковым почерком. Да и сами молодые люди показались Андрею удивительно похожими. В первый момент он мог их различить только по цвету волос, потому что даже причесаны они были одинаково — гладко, на косой пробор.
Вскоре,
Андрей прочел их «декларации» и спросил:
— Господа говорят по-русски?
— О да, — ответил один из молодых людей, с черными как сажа волосами. — Хотя это и очень трудный язык.
— Тем приятнее, что вы его изучили.
— У нас многие его изучают, — сказал голубоглазый блондин, сидевший у окна.
— Где это у вас, если не секрет? — добродушно улыбнулся Андрей.
— В духовной семинарии. Мы студенты. Андрей оглядел их багаж и снова спросил:
— Какие печатные произведения вы везете?
Все четверо вынули из карманов пухлые книжечки в кожаных переплетах, на которых золотыми тиснеными буквами было выведено по-русски: «Библiя».
— Здесь и Новый и Старый завет, — пояснил зачем-то все тот же блондин и поспешно добавил: — у меня еще три, нет, даже четыре журнала.
Он вытащил из-за спины пачку сложенных вдвое, пестрых, тонких журналов. Андрей бегло проглядел их. Журналы были религиозные, на английском языке, изданные в Чикаго. Андрея удивило количество всякого рода девиц, фотографии которых, порой в позах самых легкомысленных, попадались чуть ли не на каждой странице этих журналов.
— Содержание статей, кажется, не всегда религиозное? — с улыбкой спросил он, указывая на один из таких снимков.
— Это не наши вкусы, — потупив глаза, ответил блондин.
Андрей уже понял, что багаж придется досматривать, и предварительно спросил:
— Везете что-нибудь для передачи третьим лицам? По нашим законам это должно быть предъявлено для досмотра.
— Ничего… Мы ничего не везем… Мне нечего предъявить… Нет, нет, не везем… — тут же откликнулись все четверо.
Андрей попросил открыть один из чемоданов, самый большой и массивный, лежавший на верхней полке у стенки.
— О! А нам говорили, что советская таможня стала такой же либеральной, как и все другие в мире, — поднимаясь, улыбнулся черноволосый парень.
Андрей обратил внимание, каким тренированным, ловким движением, почти без усилий снял он тяжелый чемодан.
— Мы даже еще либеральнее, — усмехнулся Андрей, начиная перекладывать вещи в чемодане. — Мы, например, не сверлим отверстий в ваших чемоданах, как это делают в таможнях некоторых стран.
— Но в таких случаях они ищут золото. Это основа могущества любой страны! Андрей пожал плечами.
— Каждая страна бережет те основы, которые ей особенно дороги.
В этот момент он нащупал под слоем белья странно неровное дно чемодана и нажал пальцами на одну из неровностей. И, неожиданно прорвав мягкий картон, Андрей ощутил шелковистые корешки тонких книжек. Он с привычным уже спокойствием, не торопясь, переложил последний слой вещей, под ним показалось прорванное дно. Из-под неровного срыва желтоватого картона выглядывал уголок пестрой брошюры.
Андрей, все так же не торопясь, прорвал картон дальше и одну за другой вытащил из-под него целую стопу брошюр с броскими, как у комиксов, обложками. Все брошюры были на русском языке. Андрей мельком проглядел одну из них, она называлась «Христос разоблачает коммунистов».