Личный номер 777
Шрифт:
Капитан менгенской службы снабжения, который в течение двух лет сбывал террористам списанные боеприпасы, застрелился в своем кабинете из табельного оружия после видеоразговора с представителем контрразведки, единственной целью которого было желание напомнить зарвавшемуся преступнику базовые принципы офицерской взаимопомощи.
Менгенский пилот, который месяц назад был сбит над морем во время патрульного облета побережья и считался погибшим, внезапно заявился к себе домой и причинил побои строительному рабочему, выполнявшему ремонт супружеской спальни. Очевидно, сказалась полученная при катапультировании контузия: капитан принял рабочего за любовника своей вдовы. Сама вдова объяснила отсутствие на себе одежды примеркой нового платья. Что до пострадавшего, то он пообещал подать иск на производителя кондиционеров, по вине которого в комнате
В театре «Палисандр» состоялась премьера нового балета, в котором в качестве исполнительницы главной женской роли выступал дрессированный белый носорог с планеты Лами. Носорог исполнял роль царицы правосудия, являя собой неостановимую поступь Справедливости. Несмотря на то, что премьера с треском провалилась (в буквальном смысле — не выдержала сцена), критика восприняла работу благосклонно, отметив прежде всего высокий IQ исполнителя, вплотную приблизившийся к уровню примы столичного балета.
Саперный робот под управлением сержанта Кримсона из Шестой моторизованной бригады менгенских сухопутных сил обезвредил свою трехтысячную по счету противопехотную мину. Случилось это на востоке Лабраджи, неподалеку от вахтового поселка иностранной горнорудной компании.
Двое рядовых менгенской армии, находясь в увольнении, повздорили из-за места у стойки, рядом с которой скучала сногсшибательная туристка. После короткой схватки между защитниками отечества туристка поспешила покинуть заведение, а разочарованные солдаты отправились в казарму. Там они получили у сержанта боевое оружие (якобы для чистки) и устроили дуэль с трех шагов. К счастью, оба были в таком состоянии, что блоки управления оружием отказались взводить затворы их карабинов.
На юге Лабраджи, неподалеку от Великих пустынь, пожилой фермер угрюмо накачивался домашней кукурузной водкой и в конце концов упился едва ли не до белой горячки. Было от чего прийти в расстройство: в последний месяц партизаны в их местах действовали вяло и бессистемно, ограничиваясь установкой примитивных мин, которые тут же обезвреживались мобильными саперными группами. Фермер молил бога о крупной диверсии или, на худой конец, обстреле какого-нибудь армейского поста, потому что каждый раз, когда случалось нечто подобное, по его заросшим сорняками полям проходили колонны менгенской бронетехники, и тогда правительство выплачивало ему солидную компенсацию за причиненный ущерб.
Мать двоих малолетних детей, отец которых год назад погиб во время налета авиации на партизанский лагерь, вернулась домой из пункта по раздаче гуманитарной помощи. Она выложила на стол пакет зеленых бобов, килограмм кукурузной муки, упаковку с обезвоженной морковкой и три кубика яичного порошка. Взглянув на своих детей, играющих на газоне под присмотром древнего, еле передвигающегося андроида, она с неожиданной злобой подумала, что проклятые миротворцы могли бы хоть изредка выдавать сладкое соевое молоко, а еще лучше — конфеты из настоящего шоколада.
В эту же неделю несколько десятков тысяч солдат и офицеров Объединенных сил продолжали свою службу по обеспечению процесса мирного урегулирования менгенского конфликта, для чего ежедневно, кроме выходных, сбрасывали с самолетов мешки с зерном, контейнеры с лекарствами и кассетные бомбы, которые превращали людей, оказавшихся в неподходящее время в неподходящем месте, в парализованных идиотов или кучки серой трухи — кому что выпадет. Миротворцы лечили детей, принимали роды, сопровождали колонны, строили больницы, ремонтировали дороги и наводили мосты, которые вскорости подрывали партизаны либо превращали в пыль менгенские артиллеристы. Они патрулировали шоссе, охраняли аэропорты, досматривали транспорт и прочесывали местность в районах своей ответственности, и те из них, кому посчастливилось не попасть под пулю снайпера, не утонуть в болоте, не погибнуть под минометным обстрелом, не стать жертвой хитроумной ловушки, выбирались в увольнения и, надравшись или накурившись до беспамятства, творили безумства, после которых многие выглядели так, будто попали под поезд, обмазанный губной помадой. Потом они писали домой письма, полные щенячьих ласковостей, и снова выходили на узкие лесные просеки или влезали в коконы управления боевыми машинами, при любом удобном случае прикасаясь к подвешенным
Много нового произошло и в седьмом взводе.
Бритоголовые новобранцы уже неплохо ходили строем, хотя временами еще приключались конфузы, когда при повороте направо несколько человек вдруг решали двигаться влево. К этому времени большинство солдат уже имели вид многоопытных служак, а именно — бравый, молодцеватый и умеренно-глупый, и только вопли и тычки старшего сержанта не позволяли им забыть, кто они такие на самом деле. Их по-прежнему накачивали концентрированными знаниями, и процесс этот все больше напоминал Бруку процесс принудительного откорма гусей. Их учили, по каким признакам отличить праздного туриста от диверсанта, работягу-андроида — от биоробота, тайно проникшего через границу с Бератом, солдата-союзника — от партизана, переодетого в форму с чужого плеча. Среди порций интеллектуального корма порой встречались вещи действительно интересные, как, например, правила установления половых контактов в увольнениях, профилактика венерических заболеваний и прочие нормы поведения, несоблюдение которых выставило бы миротворцев варварами в глазах местных жителей. Так, к примеру, на юге Менгена нельзя было пропускать женщину впереди себя, чтобы не унизить ее сознанием своего превосходства, а в приграничной Лабраджи, наоборот, такое поведение было бы сочтено хамством. Еще большим оскорблением для местного жителя были скрещенные перед собой ноги, чьи ступни были бы направлены на собеседника, а уж похлопать человека по плечу и вовсе означало завести себе смертельного врага.
Брук постепенно привык к ежедневной заморозке. Видимых результатов смена программ обучения не принесла, разве что временами он стал слышать прежде незнакомые ему мелодии. Глупая присказка о рок-н-ролле прилипла к нему так крепко, что теперь ему казалось, будто он знает ее всю жизнь.
Однажды в симуляторе его укусила ядовитая тварь, похожая на комок зеленых колючек. В другой раз ему снесла голову ловушка, замаскированная под лиану. Брук также погиб во время ракетного обстрела, потерял ступню от взрыва мины размером с ноготь и едва не утонул в зыбучих песках. Зато ему повезло уцелеть во время ночного десантирования, благополучно форсировать болото и первым обнаружить засаду в патруле преследования.
Марина прислала ему письмо, в котором сообщала, что начала работать в отцовском магазине и что ее приняли в колледж, где она будет учиться менеджменту. Письмо ее показалось Бруку холодным и скучным. Он подумал, что в конце своего послания Марина могла бы приписать «Будь осторожен», «Думаю о тебе» или еще какую-нибудь приятную глупость, которыми стеснительные и романтичные девушки пытаются выказать парню свою привязанность. Он попытался представить, что могла бы написать ему Дайна Лорето, случись такая оказия. Уж точно, она-то не стала бы перечислять имена и факты, словно в конспекте по истории.
Дайна еще дважды прилетала в лагерь, и теперь образ прекрасной проверяющей преследовал Брука днем и ночью. В особенности ночью. Как только он закрывал глаза, его одолевали стыдные, жаркие видения, в которых он вновь и вновь прикасался к ее сильному телу. И тогда ему приходилось подниматься, глотать теплую воду из фляги и выбираться из палатки на свежий воздух, чтобы хоть немного остыть. Иногда на это требовалось достаточно долгое время. Он уверял себя, что это влияние местного климата.
И еще была Вероника — красавица-сержант и подруга Твида. Брук часто видел ее во время занятий. Но о ней он даже не осмеливался мечтать, ибо всякий раз, когда он задумывался о Веронике, на память ему приходило предостережение капрала Краснова, и, кроме того, ему была противна сама мысль о том, чтобы интересоваться женщиной, которая уже принадлежит другому. Тем не менее Брук часто ловил себя на том, что подолгу смотрит вслед девушке. В особенности по утрам, когда Вероника, осыпаемая дождем голодных взглядов, грациозно и неспешно, словно молодая львица на охоте, трусила по дорожке вдоль проволочных заграждений.